Безжалостный

Дженсен не обращает на меня внимания. Он садится и достаёт свой мобильник, полностью обратив на него своё внимание. Я закусываю губу, решаясь. Я всё ещё ощущаю боль в каждой мышце, когда двигаюсь. Всё ещё чувствую его вкус на языке. Вижу его полуприкрытые серые глаза, полные страсти. Чувствую его запах на своей коже, хотя дважды приняла душ, после того, как мы были вместе. Он заклеймил меня собой.

Это просто секс, он не должен иметь надо мной столько власти, но даже, когда я так думаю, я ощущаю слишком знакомое желание к страсти, которую он мне показал. Я жаждущая и нуждающаяся, и уверена, без сомнений, если он попросит, я снова поеду домой с ним. Позволю ему сделать так, чтобы я чувствовала себя хорошо. Позволю ему заставить меня забыть. То, как я буду чувствовать себя после, — абсолютное отвращение и презрение, — будет моим наказанием.

Наконец я обхожу бар и останавливаюсь у его столика.

— Привет, — выдыхаю я.

Когда Дженсен откладывает телефон в сторону и смотрит на меня, уголок его рта приподнят. Он опускает глаза вниз, пробегается по моему телу и возвращают своё внимание на меня.

— Добрый вечер, — бормочет он, его голос низкий, нежный, интимный. — Ты выглядишь прекрасно, как всегда.

— Спасибо, — шепчу я.

В уголках его глаз появляются морщинки, когда он одаривает меня маленькой улыбкой.

— Как ты себя сегодня чувствуешь?

— Хорошо. Болезненно. Но, хорошо, — он понимающе кивает. Я не упомянаю о войне, от которой страдаю внутри.

 — Принести тебе выпить?

Он приподнимает брови, теплота в его взгляде гаснет.

 — Виски Сауэр, — небрежно отвечает он, возвращая своё внимание к телефону.

Я делаю шаг назад, удерживая на нём взгляд и смущённая его внезапной сменой настроения. Или я ошибаюсь. Я недостаточно хорошо его знаю, чтобы разбираться в его настроении. Разворачиваюсь на каблуках и возвращаюсь к бару, чтобы сделать его напиток, и добавляю дополнительно вишню.

— Я подумал, что ты захочешь это увидеть, — говорит он, когда я ставлю напиток рядом с ним. Кончиком пальца, он толкает маленькую флешку на край стола. — Твои фотографии.

Я беру карту памяти, держу её в своей ладони.

— Что ты с ними делаешь? — спрашиваю я. Большинство женщин, возможно, спросили бы об этом прошлой ночью, до того, как раздеться перед камерой.

— С этими? — он пожимает плечами. — Ничего. Мы не подписывали контракт, так что я не могу их продать.

— Так вот, что ты обычно с ними делаешь?

Он, наконец, поднимает глаза и смотрит на меня.

— Да, обычно.

— Хочешь, чтобы я что-то подписала? Чтобы ты мог продать их?

— Нет, — он берёт свой напиток и делает большой глоток, не давая объяснений.

— Хорошо, — произношу я. Возможно, они недостаточно хороши. Я знаю, что немного толще и ниже, чем большинство моделей. Мой живот не такой плоский, как раньше, особенно после Калеба.

Я немедленно останавливаю поток мыслей.

— Хорошо, — повторяю я. — Ну, приятного вечера. Если понадоблюсь, я буду у бара.

— Холланд, — говорит он, останавливая меня, как только я отворачиваюсь от него.

— Да? — отвечаю я через плечо.

— Ты мне нужна.

— Хорошо, — говорю я в третий раз, поворачиваясь к нему лицом. — Прости. Что ещё я могу принести тебе?

Похоже, его это веселит, он скользит тёмным взглядом по моему телу от головы до пальцев на ногах, а затем обратно вверх.

— В котором часу ты заканчиваешь работу?

— Полночь.

Он кивает, задумчиво скользя указательным пальцем по верхней губе.

— Ты помнишь дорогу до моего дома?

— Да.

Я прошла пешком половину пути домой перед рассветом, пока наконец не поймала такси. Теперь я хорошо знаю дорогу.

— Хорошо, — утверждает он, толкая стул назад и вставая. — Приходи сразу после работы. И не переодевайся, — он оставляет двадцатидолларовую купюру на столе, кладёт телефон в карман и уходит, не давая мне возможности ответить. Вообще-то, полагаю, это был даже не вопрос. Это была инструкция. Приказ, которому я должна повиноваться.

 

13

Дженсен

Когда я возвращаюсь домой, на пороге дома меня ждёт отец. Его медсестра сидит в машине и читает журнал. Прошло несколько месяцев с тех пор, когда я в последний раз видел его, что, вероятно, и является причиной его неожиданного визита.

— Привет, пап, — приветствую его и беру за руку, помогая войти в дом.

— Привет, незнакомец, — отвечает он тепло. Я подвожу его к дивану, и он тяжело садится, протяжно вдыхая. — Я не слышал от тебя ничего в последнее время. Работа занимает много времени? — старик думает, что он скользкий как дерьмо, и я не понимаю, что он выуживает информацию.

Потираю руками лицо.

— Да, работа стабильна в последнее время.

Его глаза расфокусированные и невидящие, когда он ухмыляется в моём направлении.

— Это хорошо, Дженсен. Очень хорошо. Я беспокоился — боялся, что ты оставишь это. Я знаю, как это важно для тебя.

Я даже не позволяю ему идти туда. Мы оба знаем, насколько глубока моя страсть к фотографии. Она в моих костях, вытатуирована на моём теле, бежит по моим венам словно кровь. Мы также оба знаем, что я бросил этим заниматься. И нам обоим чертовски хорошо известно, что он ничего из этого не понимает.