Безымянное

Он жаловался на спутанность сознания. Ни Джейн, ни Бекка не понимали, что такое эта спутанность, но подозревать его в обмане даже не думали. Он кровью и потом заслужил, чтобы его слова принимали на веру. Он называл это состояние расклеенностью — не ахти какое объяснение, но папа утверждал, что именно так себя ощущает. И нервы «разболтанные». Как у гитары со спущенными струнами. Это уже понятнее, но Бекка все равно не могла примерить такое на себя. Физическую боль, казалось бы, проще описать, однако и ее он облекал в какие-то свои эпитеты. Мышцы, например, «забитые». Левая сторона «плывет». Дыхание иногда «скомканное». Они с мамой лишь приблизительно представляли, какие именно ощущения он пытается передать такими вот образами — как с гитарными струнами, — но он упорно продолжал употреблять именно эти далекие от медицинских малоинформативные термины за неимением более адекватной замены. Они точнее всего выражали то, что он чувствовал.

— Значит, скомканное? — уточняла Бекка. — Это в смысле, рваное? Никак не отдышаться?

— Нет, — отвечал он. — Это в смысле скомканное.

Разболтанные, забитые, скомканное — он изъяснялся на каком-то своем языке.

Они читали ему вслух, пробиваясь через спутанность сознания. Больше всего ему нравились биографии и историческая литература. Он боялся, что без нагрузки мозги закиснут и вытекут вместе с потом. Вскоре после «домашнего ареста» Джейн приобрела больничную кровать с выдвижными бортиками и манжетами на липучках для запястий и лодыжек — вместо наручников на изголовье. Кровать — а еще больничная утка, батарея флаконов с массажным маслом и антидепрессантами, застоявшийся запах антисептика и пота — превратили гостевую комнату в палату хосписа. Тим вращался по адскому замкнутому кругу — «поход», сон, пробуждение, ожидание следующего «похода». Ноги ритмично сокращались в удерживающей их сбруе. Бекка читала ему про сенатские подвиги Линдона Джонсона — и тут выяснилось, что отец умудряется заснуть даже во время ходьбы.

— Папа! — Она потрясла его за плечо, и он открыл глаза. — Ты заснул.

— Трудно сосредоточиться, когда в голове туман.

— Но ты продолжал идти.

Какое еще нужно доказательство, что его болезнь не «в голове»? Раз тело даже с выключенным сознанием не прекращает двигаться, значит, всему виной чистая механика. Но его уже не интересовали эти дискуссии. Чем вызвана болезнь, как ее назвать, органическим поражением или психическим расстройством, — все это отошло на второй план перед более насущными проблемами.

— Не давай мне вот так засыпать.

— Почему?

— Буди, если повторится. Читай, чтобы я не отключался.

В следующий раз, когда она пришла сменить маму, он не дал ей даже книгу открыть.

— Ничего не получается, — заявил он. — Собери мои вещи. Отстегни меня.

— Нет!

— Бекка, я в этой комнате загнусь. Выпусти меня.

— Все пройдет. Потерпи.

— Оно уже давно должно было пройти! Черт! Выпусти меня! Я здесь умираю.

Как просто было бы выйти и заткнуть уши наушниками, чтобы не слышать криков. Его держат в четырех стенах, словно психа с суицидальным синдромом. Но раз мамы нет, и вся ответственность сейчас на ней, Бекке, уйти она не может. Ее трех-четырехдневная вахта превращалась в постоянные попытки заставить отца сосредоточиться, не выпадать из действительности.

Она купила айпод и закачала туда кучу музыки.

— Пап, давай попробуем, хорошо?

— Где мама?

— Не знаю.

— Куда она уезжает, когда ее нет?

— Не знаю.

— Врешь.

— Не напрягай так шею. Расслабься.

Она надела ему на голову звукоизолирующие наушники, надеясь, что так он не будет слышать шарканья собственных ног по простыне. А потом включила ему ту музыку, которой с незапамятных времен спасалась сама.

3

Он выступал перед комиссией, глотая слезы. Делай что хочешь, только не плачь! Говори. Отчаяние действует на них, словно феромон страха на волков. Он упирал на двадцать с лишним лет безупречной службы и бесчисленные миллионы долларов, заработанных для компании. «Неблагодарные ублюдки! — рвался вопль из его груди. — Бессердечные чинуши! Вы все тоже когда-нибудь заболеете!» И тут же другой, заискивающий, умоляющий: «Пожалуйста, прошу вас, возьмите меня обратно! Дайте мне снова жить полной жизнью». Он готов был повалиться в ноги этим несгибаемым, каменнолицым. «Я буду послушным, буду делать что велено. Никаких больше срывов, честно-честно!»

— Думаю, мы услышали достаточно, — заявил Крониш.

Тим по инерции еще что-то тараторил в свою защиту, стараясь не расплакаться.

— Тим, Тим…

Он умолк.

— Мы поняли, спасибо. Уверен, все мы несказанно рады, что здоровье к тебе вернулось. Теперь нам нужно посовещаться, и дня через два мы дадим ответ.

Время прошло, самые тяжкие его огрехи подзабылись, вспомнились былые заслуги. Компания дала ему шанс оправдаться, и Тим привлек все возможные аргументы: опыт, годы верной службы, острый юридический ум. Тем не менее статус партнера, памятуя о допущенных нарушениях профессиональной этики, ему не вернули. Пригласили на должность штатного юриста, с которой до партнера не дорастешь.