– Доброе утро. – Харви улыбается мне. – Ранняя пташка, да?
– Да. – Я беру кружку и наливаю себе кофе, чувствуя себя как дома, потому что прямо сейчас мне отчаянно нужно немного кофеина. – Всегда была такой.
– Я тоже, – говорит он мне.
Проходя мимо холодильника со своим кофе в руке, я замечаю фотографию, прикрепленную магнитом в форме лошадиной головы. Миниатюрная блондинка улыбается в камеру, стоя рядом с самой блестящей черной лошадью, которую я когда-либо видела. На девушке черная с золотом одежда жокея, а на коня накинута попона из роз.
– Кто это? – с любопытством спрашиваю я Харви.
Он мгновенно улыбается в ответ. Глубоко и неподдельно.
– Это моя маленькая девочка. Вайолет. Она жокей – чемпион на скаковых лошадях. Живет недалеко от Ванкувера со своим мужем и другими моими внуками.
Я отодвигаю стул напротив него, улыбаясь в ответ.
– Ты, должно быть, очень гордишься ею.
В его глазах мелькает печаль, но он быстро скрывает это.
– Ты и не представляешь.
Я судорожно сглатываю, чувствуя, что мне больше нечего сказать по этому поводу. Поэтому я меняю тему.
– Я направляюсь в город, чтобы позаниматься в тренажерном зале.
Харви кивает.
– Это полезно. Держу пари, ты вернешься еще до того, как Ретт проснется.
– Что ж, отлично. Если он встанет, дайте ему успокоительное, пока я не вернусь.
– Он уже доставляет тебе неприятности?
– Ни единой. Он просто лапочка. – Я подмигиваю Харви, и мы смеемся, прежде чем перейти к непринужденной беседе.
Я готовлю нам с Харви по кусочку тоста, и его, кажется, забавляет, что я готовлю ему завтрак. Когда в разговоре наступает естественное затишье, я убираю со стола и выхожу через парадную дверь, чтобы сесть в машину.
В течение следующего часа я тренируюсь до тех пор, пока пот не начинает течь по моему телу. Клянусь, он пахнет дешевым вином. Но мне все равно. Мое сердце качает кровь, и я чувствую себя живой. Чувствую себя сильной. В тренажерном зале тихо, и я занимаю стойку для приседаний и занимаюсь, пока мои мышцы не начинают гореть, а ноги трястись.
Когда я возвращаюсь и проезжаю через парадную арку ранчо «Колодец желаний», то чувствую себя значительно более здравомыслящей.
Я вдыхаю свежий утренний воздух, пока иду к дому, любуясь тем, как иней на мерзлой траве превратил пейзаж в сверкающе-белый. Он растает, как только яркое солнце прерий поднимется достаточно высоко в лазурном небе.
Я иду на кухню, чтобы сварить еще кофе, и вижу, что Ретт сидит за столом. Он выглядит таким же замерзшим, как трава.
– Доброе утро. – Я ухмыляюсь ему, потому что он напоминает мне дующегося подростка тем, как он просматривает свой телефон с наигранно хмурым лицом.
Он хмыкает. Глаза даже не отрываются от экрана.
Все идет отлично.
– Кто помочился в твои «Шреддиз» [21], Итон? – спрашиваю я, ничуть не смущенная его вялым отношением, потому что кофе уже приготовлен и ждет меня. Это мелочи в жизни.
– Все.
Я фыркаю.
– Звучит восхитительно.
Ретт издает рычащий звук и бросает свой телефон на стол с такой силой, что он проезжает почти на всю длину.
– Я для тебя просто большая шутка? Я только что потерял еще одного спонсора. Ты думаешь, все, над чем я работал последние десять лет, кружа по стадиону, смешно?
Я поворачиваюсь и смотрю на него. Очевидно, что сегодня утром мы не будем язвительно подшучивать. Он действительно расстроен.
– Я не нахожу это даже отдаленно забавным.
Он ставит локти на стол и опускает голову на руки, грива волос падает вокруг лица, как занавес, скрывая любое выражение, которое может быть на нем прямо сейчас.
Вздох сотрясает мое тело, и я подхожу, чтобы отодвинуть стул рядом с ним, а не напротив. Когда я сажусь возле него, он по-прежнему не поднимает глаз. Ретт явно пробует какую-то технику глубокого дыхания, основанную на свисте воздуха в его ноздрях.
Моя глиняная кружка со звоном ударяется о стол, когда я протягиваю другую руку к его широкой спине. Я колеблюсь, рука дрожит над его простой белой футболкой, потому что я серьезно сомневаюсь насчет того, стоит ли прикасаться к нему.
Это немного похоже на попытку просунуть руку между досками забора, чтобы погладить незнакомую собаку. Они могут быть очень хорошими мальчиками, которые любят внимание. Или они могут укусить тебя.
Но я эмпат. И ответственная за порядок. Я вижу исходящее от него разочарование. Объятия всегда помогают мне почувствовать себя лучше, но я не собираюсь обнимать его – в основном потому, что мне это доставит гораздо больше удовольствия, чем положено профессионалу. Однако нежное похлопывание по спине никогда никому не причиняло вреда.
Так что я опускаю руку ему на плечо. Сначала сжимаю его, но Ретт вздрагивает и делает глубокий вдох, будто ему больно.
Я убираю руку. Когда Ретт никак на это не реагирует, не пытается отодвинуться от меня, я кладу руку назад, на этот раз немного ниже. Провожу ей по гребню его лопатки через ткань футболки.
Я описываю рукой мягкий круг, как это делал со мной мой папа, когда у меня были тяжелые дни. Он сидел в кресле рядом с моей больничной койкой и часами растирал мне спину. И он никогда не жаловался.