Безумство храбрых. Бог, мистер Глен и Юрий Коробцов

Страшная, в первую минуту не постижимая сознанием картина открылась Баранниковым. По всему поселку бушевали пожары. Дом в ста шагах от них был снесен с фундамента и грудой бревен лежал в стороне. С воем и треском на поселок обрушивались снаряды. Кирпичное здание магазина разлетелось на мелкие куски.

Мимо Баранниковых со свистом пролетел кирпич. Он глухо ударился о землю и покатился по пыльной улице, оставляя глубокий след. Отец и сын проводили его взглядом, потом посмотрели друг на друга.

– Война? – спросил отец.

– Не иначе… – Сергей Николаевич взял отца под руку: – Пойдем-ка, батя, в погреб… Переждем пока.

– Ты что, не видишь, что делается?

Они стояли на крыльце, высокие, сильные, с окаменевшими лицами, с глазами, полными боли и недоумения.

– Не иначе – Гитлер, – сказал отец.

– Кому же еще? – ответил сын.

Артиллерийский налет прекратился. Стал слышен треск пожаров. И, как эхо обстрела, отдаленно и нестрашно доносился грохот со стороны Бреста.

На улице стали появляться люди.

– Пойдем оденемся, – сказал отец, направляясь в дом. – Надо что-то делать.

Одевались спокойно, не спеша – Баранниковы все делали неторопливо.

Вместе с жителями поселка они тушили пожары, носили в школу раненых, хоронили убитых. Железное баранниковское спокойствие действовало на всех. Люди рядом с ними приходили в себя и тоже начинали работать…

Солнце поднялось в зенит и словно остановилось там, потрясенное тем, что оно увидело на земле. Не забыть, каким мучительно длинным был тот солнечный июньский день – первый день войны.

Старший Баранников на первой полуторке, увозившей женщин с маленькими детьми, поехал до Порозова, где он должен был позаботиться об их отправке дальше, на восток. К вечеру он рассчитывал вернуться. Сергей Николаевич в это время помогал чинить поврежденный во время обстрела почтовый автобус. О том, что отец поехал в Порозов, он узнал, только когда на ожившем автобусе подъехал к школе.

Как только стали выносить раненых из школы, на главной улице поселка показались три немецких бронетранспортера, набитых солдатами. Они остановились напротив школы. Молоденький офицер, стоя на подножке головной машины, долго смотрел на людей, хлопотавших возле автобуса. Потом он соскочил на землю и крикнул что-то солдатам. Три каски поднялись. Три солдата выскочили из глубокого кузова и вместе с офицером, держа автоматы наперевес, направились к автобусу. Люди работали, все время видя немцев и в то же время как бы не обращая на них внимания. Только Сергей Николаевич в упор смотрел на приближавшихся гитлеровцев.

Офицер остановился в трех шагах от него.

– Что здесь происходит? – звенящим тенорком спросил офицер по-немецки.

– Эвакуация раненых, – по-немецки ответил Сергей Николаевич.

– О! Вы говорите по-немецки? Это очень хорошо… – Офицер вынул из кармана небрежно сложенную карту, развернул ее и стал что-то на ней искать; нашел и, придерживая пальцем это место, спросил: – Какое название имеет этот населенный пункт?

Сергей Николаевич ответил.

– Ага! Значит, очень близко Смоленск?

– Нет, это совсем другой населенный пункт.

– Как это так? – строго спросил офицер.

– И до того населенного пункта дорога еще длинная.

– Два одинаковых названия? Да? – спросил офицер.

– Да.

Офицер спрятал карту и спросил шутливо:

– Типичный русский беспорядок?

Баранникову казалось в эту минуту, будто он находился в каком-то полусне. Все видел, понимал, даже разгова ривал и в то же время почти не верил в происходящее, В самом деле, нелегко поверить, что он, советский инженер, коммунист, спокойно разговаривает с гитлеровцем, с фашистом.

Офицер смотрел, как в автобус вносили громко стонавшую женщину.

– Все это напрасно, – сказал он почти сочувственно. – В тыл вы не проедете. Наши войска занимают все магистральные дороги и уже продвинулись очень далеко.

Сергей Николаевич молчал.

– Хотите убедиться сами? – весело спросил офицер. – Пожалуйста.

С этими словами он резко повернулся и, сопровождаемый солдатами, возвратился к транспортерам. Машины помчались в сторону Порозова. Поднятая ими пыль смешалась с дымом пожаров.

– Товарищ Баранников, автобус загружен!

Перед Сергеем Николаевичем стоял паренек в клетчатой, вылезшей из штанов рубашке и в тапочках на босу ногу. Это был шофер автобуса. Баранников смотрел на него пустыми глазами.

– Автобус загружен, – повторил паренек. – Можно трогать.

В конце улицы показалась бешено мчащаяся полуторка. Это была та самая полуторка, на которой уехал старший Баранников. Переднего стекла в машине не было, весь ее кузов был в белых выщербинах.

Машина резко затормозила возле школы, юзом проползла по пыли, и тотчас из нее выскочил шофер. Лицо его было в крови, он смотрел на всех остановившимися глазами, судорожно глотал слюну и не мог вымолвить ни слова.

– Доктор, окажите ему помощь, – приказал Сергей Николаевич.

– Они нас обстреляли! – вдруг закричал шофер и показал рукой на машину. – Там товарищ Баранников.

Сергей Николаевич медленно подошел к полуторке и приоткрыл дверцу.