Безумие толпы

– Если мадам Шнайдер ввела вас в заблуждение по поводу этой строки, то не было ли и других случаев, когда она вам лгала?

– Например?

– Например, хорошо ли вы были осведомлены о встрече с премьером? Или о доходе от продаж атрибутики? Мадам Шнайдер, кажется, была в курсе малейших подробностей вашей кампании.

– И не только кампании. Моей жизни. Наверное; по крайней мере, я так полагаю… Мне нужно это проверить.

Она огляделась. В поисках Дебби Шнайдер. Чтобы помочь ей проверить Дебби Шнайдер.

– Я бы хотел ознакомиться с вашими бумагами, – сказал Гамаш. – С документами, финансовыми отчетами, со всем прочим. Чтобы понять, что же было у нее на уме.

– Это необходимо?

Теперь он взглянул на нее с некоторым сочувствием:

– Расследование убийства по определению связано с вторжением в личное пространство, и я вам искренне сочувствую в связи с этим. Когда следствие закончится, мы будем знать о вас гораздо больше, чем сейчас, будем знать обо всех причастных к делу больше, чем это полагается в обычных обстоятельствах. Но я вам обещаю: если эти сведения не будут иметь отношения к делу, они будут забыты.

– Правда? Вы обладаете такой способностью, старший инспектор? Просто взять и забыть? Счастливчик.

Они некоторое время смотрели друг другу в глаза. Любой человек, доживший до седин, несет груз воспоминаний. И был бы рад облегчить ношу, да не может.

После паузы Арман нарушил молчание:

– Мадам Зардо просит вас более не использовать ее стихи в вашей кампании и немедленно прекратить продажи пуговиц.

– Конечно, я поручу… – Голос Эбигейл смолк. Кому она это поручит? – Я распоряжусь, чтобы это было сделано.

– И она хочет, чтобы уже собранные деньги были отправлены в Лапорт.

– Куда?

Гамаш посмотрел на Роберж, которая никак не реагировала на происходящее. Он предпочел не отвечать на вопрос и сказал:

– Думаю, почетный ректор поможет вам с этим. – Потом снова повернулся к Эбигейл. – Кто такая Мария?

– Прошу прощения?

– Дебби называла вас Эбби Мария. Но ваше второе имя – Элизабет. Так откуда взялась Мария?

– Это прозвище. С детства. Господи боже, вы никогда не узнаете, кто убил Дебби, если будете задавать подобные вопросы! – Она стрельнула глазами в сторону Колетт. А та, вероятно, подала ей какой-то незаметный сигнал, потому что Эбигейл раздраженно вздохнула. – Вы так или иначе вскоре узнаете об этом. У меня была сестра, ее звали Мария. Младшая сестра. Она родилась абсолютной калекой и умерла в девять лет.

– Эбби Мария, – повторил Гамаш и посмотрел на Колетт Роберж.

Она знала. И все же Гамаш помнил: когда он напрямую спросил у Колетт, была ли Эбигейл единственным ребенком в семье, она не дала отрицательного ответа.

– Так называла нас мать с того самого часа, когда сестру принесли в дом. Я понимала, что это означает.

– Что?

– Что мы связаны. Что мы не две личности, а одно лицо. Эбби Мария. Доктор Жильбер был прав вчера. Это отсылка к «Аве Мария». Игра слов. Попытка вложить в эти слова что-то хорошее. Дар Божий.

– А это было не так?

Эбигейл не ответила. Она смотрела на свои пальцы, сплетенные на коленях. Две отдельные руки, но одно целое. Невозможно понять, какой палец какой руке принадлежит. Где начинается одна и кончается другая. Эти руки, хотя и сплелись воедино, не стали сильнее. Одна так крепко держала другую, что обе были бесполезны.

Арман знал, что «Аве» в «Аве Мария» означает приветствие, хотя еще может означать и «благоденствуй».

Но не все сложилось во благо.

Увы.

* * *

Это длилось всего долю секунды. Оно промелькнуло так быстро, что Бовуар уловил его только с третьего раза.

Благодаря месту, с которого открывался обзор всего зала, он мог рассмотреть почти всех собравшихся и сцену. Правда, видел он только спины зрителей, но этого было достаточно.

Он снова и снова погружался в свои переживания, слушая речь Эбигейл Робинсон, с ее скучным перечислением сухих фактов, вырастающим до умопомрачительного вывода.

«Слишком поздно! Слишком поздно!» – скандировала половина аудитории, другая половина свистела и зубоскалила.

А потом застрекотали хлопушки.

Гамаш вышел на середину сцены и попытался успокоить публику, но его не слышали из-за растущей паники. Он схватил микрофон, его голос звучал четко и требовательно, и публика начала успокаиваться.

Потом Бовуар увидел, как человек в гуще толпы поднял руку с пистолетом и прицелился. Хотя Бовуар знал, что произойдет дальше, просмотр щекотал нервы.

Трибуна между Гамашем и Робинсон разлетелась в щепки.

Потом грохнул второй выстрел. Только чудом пуля не попала в Гамаша или профессора Робинсон. К счастью, агенты скрутили стрелка, прежде чем он успел сделать третий выстрел.

Бовуар просмотрел запись еще раз, теперь медленнее. Он сосредоточился на хлопушках. На поисках того, кто мог привести их в действие.

В этот момент обзор перекрыла фигура в шапочке «Монреаль Канадиенс». Бовуар подумал, что, может быть, этот человек, а не Тардиф, устроил взрывы хлопушек.