Безумие толпы

– Профессор Робинсон заявила, что у вас нет морального авторитета, чтобы судить ее, – сообщил Гамаш. – Она даже сравнила вас с Юэном Камероном. Что она хотела этим сказать?

Жильбер отрицательно покачал головой:

– Не слишком тонко со стороны нашей Эбигейл, правда? Если кому-то хочется вывалять в грязи ученого из Макгилла, то он вытаскивает из могилы кости Юэна Камерона. Вина по ассоциации. Это только демонстрирует степень ее отчаяния.

– А дальше она сказала: «Не думайте, что я не знаю».

– Ужасно. Два отрицания в одном предложении.

– Да. Она говорила, что ей известно кое-что. Что?

Жильбер рассмеялся:

– Неслучайно же меня величают Святым Идиотом. Вероятно, по ее мнению, ей известно нечто такое, что может меня смутить. Она просто не понимает, что я счастлив владеть всем merde, какое есть на свете. Но я загладил свои грехи. Живу теперь тихой, беспорочной жизнью в глубине леса. Вдали от всяких искушений или даже возможности совершить что-либо безнравственное.

– Но не противозаконное. Она вас шантажировала, добиваясь вашей поддержки?

Жильбер снова рассмеялся.

– А вы мне нравитесь! – Он подался к Гамашу. – Начистоту? Неужели вы думаете, что меня можно шантажировать? Неужели считаете, что меня волнует чужое мнение? Я прежде был самым выдающимся канадским медиком-исследователем. Я награжден орденом Канады. Национальным орденом Квебека. Я со всего мира получал приглашения выступать на научных конференциях. А теперь живу в бревенчатом домишке в медвежьем углу. Нет, старший инспектор, больше мне терять нечего. Все, что у меня было, я отдал. Попытка шантажа позабавила бы меня и немного развлекла. Помогла бы скоротать долгие зимние дни и ночи. И ничего более.

И все же, думал Арман, глядя в его воспаленные глаза, эта тирада с отрицаниями была слишком длинной и подробной для человека, которому больше нечего терять.

Не в первый раз Гамаш спрашивал себя: что загнало этого до крайности самолюбивого человека в чащу леса? Какой из его поступков требует вечного искупления?

«И вот он пал, – подумал Гамаш, – он пал, как Люцифер, навеки, без надежд»[77].

* * *

Остальные допросы прошли быстро. Габри, Оливье, Клара, Мирна. Никто из них ничего не видел, ничего не слышал.

Но один интересный момент все же случился, когда Бовуар спросил у Мирны, что она думает о профессоре Робинсон. Он всем задавал этот вопрос. И Мирна ответила на него, продемонстрировав особую проницательность:

– Ты заметил, что она вошла и прямиком направилась к тем двум людям в комнате, которые явно не хотели с ней разговаривать? К святому идиоту и к тебе, – сказала она Бовуару. – Есть что-то самоненавистническое в человеке, который ведет себя подобным образом. Он будто нарочно подходит вплотную к винту самолета.

– Так зачем это делать? – поинтересовался Бовуар.

– Это самонаказание. Я думаю, она каждый день надевает власяницу и отправляется фонтанировать дерьмом, причем всю эту чушь она не обязательно поддерживает.

– Постой, – произнес Бовуар. – Ты думаешь, она не верит в собственное дело?

– Я думаю, она уверовала в свои идеи разумом, но насчет ее сердца точно не скажу. Если только, конечно, оно у нее есть.

– Тогда зачем ей все это?

– А зачем вообще люди что-либо делают? Что-то ее побуждает к этому.

– Что-то? Или кто-то?

– Одно из двух. Или то и другое. Она как наркоманка. Она привязана к чему-то такому, от чего не может отказаться, хотя и знает, что это саморазрушительно.

Жан Ги Бовуар кивнул. Он знал, что такое наркомания и непреодолимая тяга.

– Вы психолог, – сказал Гамаш. – Как вы думаете, профессор Робинсон хочет остановиться?

Мирна вздохнула и посмотрела в окно. Ночь была долгой, долгой и ужасной. А та несчастная женщина все еще лежала там, в лесу.

– Если бы вы попросили меня высказать предположение – а это только предположение и ничто иное, – я бы сказала, что профессор Робинсон глубоко противоречивая натура. Я наблюдала, как она пытается втереться в доверие к людям, даже к тебе, – кивнула она Бовуару. – Она хочет нравиться, это очевидно. И она на самом деле привлекательна. Но она тащит с собой этого громадного дохлого альбатроса[78], который вызывает у людей отвращение. Думаю, она была бы рада избавиться от этого, но не может.

– Не может угомониться, – добавил Гамаш.

Она несколько секунд смотрела на него, заглядывала в его вдумчивые глаза и видела в них кружение призраков.

Перед ней был человек, понимавший, что значит желание угомониться. Что же касается Эбигейл Робинсон, то ей не позволял угомониться избыток желчи в ее житейской чаше.

– Но почему не может? – удивился Бовуар. – Зачем тянуть эту лямку, если она сама не верит в то, что делает?

– Нет, полагаю, все же верит. И еще думаю, что она ненавидит себя за это. Оттого и испытывает дискомфорт. Такая личность бывает очень неуравновешенной.

– И может убить друга? – спросил Бовуар.

Мирна улыбнулась, однако в ее улыбке не было веселья:

– Понятия не имею. Я предполагаю, что это убийство не было запланированным. Верно?