Безумие толпы

Почетный ректор и ее муж были в гостиной Гамашей. Поскольку суета и толчея могли обеспокоить Жан-Поля, супруги Роберж остались с Арманом, тогда как прочие члены семьи старшего инспектора направились к Кларе прощаться с Ханией Дауд.

Пока Арман и Колетт разговаривали, Жан-Поль снимал книги с полок и аккуратно ставил их на пол перед камином.

– Пол ни разу не говорил мне об этом прямо, но он знал, что я все поняла. Он никогда не давал Марии по ошибке бутербродов с арахисовым маслом. А если бы ей дали такой бутерброд специально, то это называлось бы убийством. Я знала, что он на такое не способен. Должна сказать, я всегда надеялась, что это дело рук Дебби Шнайдер, а не Эбигейл. Ради Пола надеялась. Но когда я получила его письмо, мне стало ясно, что Марию убила Эбби. Он знал свою дочь. Знал, как далеко она может зайти.

– Он просил вас показать письмо Эбигейл, чтобы та поняла: она в безопасности, – повторил уже сказанное недавно Арман.

Жан-Поль держал в руках книгу, разглядывал ее, потом подошел к Колетт, протянул книгу ей. Он теперь почти всегда молчал. Хотя общался при этом другими способами.

– Merci, – поблагодарила она. – Я ее искала.

Он улыбнулся и вернулся к своему занятию.

Колетт зажмурилась, потом открыла глаза и положила книгу на диван рядом с собой.

– Винсент говорит, вы пригласили Эбигейл сюда, чтобы попытаться вдвоем помочь ей. Убедить ее оставить эту пропаганду.

– Верно.

– И Винсент собирался рассказать ей о своей работе у Юэна Камерона?

– Нет. Он не знал, что ее мать стала одной из жертв Камерона. Узнал, только когда сама Эбигейл об этом сказала.

– Закончатся ли дебаты о принудительной эвтаназии теперь, когда Робинсон задержана? – спросил Арман.

– Будем надеяться, что да, – ответила Колетт. – Но боюсь, это семя стало давать всходы. Она запугала людей, внушила им, что у нас не хватает ресурсов, чтобы встать на ноги после пандемии, не говоря уже о том, чтобы справиться со следующей волной заболеваний, если такое повторится. И выход один: позволить умереть всем больным и старым.

– Принудить к смерти, – сказал Арман. – С помощью летальной инъекции. Смертная казнь для мужчин и женщин, чье преступление – не убийство, а долгая жизнь.

В открытую дверь своего кабинета Гамаш видел разложенные на столе папки, с которыми он работал, когда приехали Робержи.

В папках лежали документы, свидетельствующие против ряда сотрудников социальных служб. Во время пандемии эти люди бросили на произвол судьбы немощных обитателей домов престарелых. Документы эти Гамаш собирал без шума, в частном порядке, и число их все росло.

Стоял воскресный день. На следующее утро у Армана была назначена встреча с премьером Квебека. Он решил показать ему эти бумаги. Собирался тихо и конфиденциально заявить премьеру, что, если будут сделаны какие-то шаги в сторону принятия закона о принудительной эвтаназии или чего-либо, хотя бы отдаленно напоминающего евгенику, эти документы будут обнародованы.

Гамаш понимал: подобное заявление, по сути, шантаж. Но он и его совесть могли с этим примириться.

Но это завтра. А сегодня он мог тихо и комфортно провести время за разговором с друзьями в своей гостиной.

– Вы будете предъявлять Эбигейл обвинения в убийстве? – спросила Колетт.

– Мы попробуем.

Ее взгляд остановился на семейных фотографиях в рамках, стоявших на книжной полке за спиной Армана.

– Поверить не могу, что он не выстрелил. – Она перевела взгляд на Жан-Поля, который в этот момент аккуратно водружал одну книгу на другую. – Я думаю, любовь не позволила ему сделать это.

– Oui.

Нажми Жан Ги на спусковой крючок, и он бы не смог стать таким отцом для своих детей, каким хотел быть.

* * *

Клара прошла мимо хаоса на мольберте к полотну, что стояло у стены.

Хания смотрела на хозяйку дома и не знала, следует ли ей сказать что-нибудь об усах из взбитых сливок под носом Клары. В конечном счете она решила промолчать.

Когда претендент на Нобелевскую премию мира…

Клара сняла с полотна кусок материи, заляпанный краской, и вокруг воцарилась тишина. Потом раздались слова.

– Это замечательно, – пробормотал Габри.

– Блестяще, – подтвердил Оливье.

* * *

Когда Колетт и Жан-Поль уехали, Арман прямиком направился к дому Клары.

Все гости находились в гостиной, но Ханию он обнаружил в мастерской. Она рассматривала картину.

На ней была куртка, а ее чемоданы от «Луи Виттона» ждали у двери.

Арман и Хания молча постояли бок о бок, разглядывая полотно Клары.

Потом он, не сводя глаз с картины, спросил:

– Вы уверены, что хотите уехать?

Она повернулась и впервые увидела не глубокие складки на его лице, не шрам на виске, а доброту в его глазах.

Потом она снова принялась изучать творение Клары.

– Судан – моя родина. Я думаю, вы это понимаете, месье Гамаш. Я должна быть там.

– Вы и ваше мачете?

– Вы меня осуждаете?

– Нет. Просто спрашиваю.

Арман услышал, как тяжело вздохнула Хания Дауд, героиня Судана.