Безнадега

Но женщина не выпускала из рук ружья. Когда коп вновь оттащил стол (Почему он просто не бросится на нее, подумал Ральф. Он же знает, что это чертово ружье не заряжено), патроны уже рассыпались по полу, и женщина перехватила ружье за стволы. Потом наклонилась вперед и опустила его вниз, как дубинку. Коп попытался уклониться от удара, но тяжелый ореховый приклад обрушился на его правую ключицу. Коп ахнул. То ли от боли, то ли от изумления, Ральф не мог понять, но звук этот вызвал восторженный рев в камере Дэвида. Мальчик стоял, вцепившись руками в прутья, с бледным, покрытым потом лицом и сверкающими глазами. Кричал не только он, но и седовласый мужчина.

Коп вновь оттащил стол — видимо, удар по ключице ему не повредил — и вновь толкнул его вперед. Опять спинка кресла впечатала женщину в прутья решетки. Из ее рта вырвался крик.

— Брось ружье! — заорал коп. Его интонации показались Ральфу странными, он было решил, что мерзавцу все-таки досталось, но потом понял: коп просто смеется. — Брось, а не то я размажу тебя по решетке, обещаю тебе, размажу!

Черноволосая женщина, Мэри, вновь замахнулась ружьем, но уже не столь решительно. Футболка с одной стороны вылезла из джинсов, и Ральф увидел на белой коже ярко-красные отметины. А уж на спине, в этом он не сомневался, конфигурация прутьев точно отпечаталась такими же красными полосами.

Мэри несколько мгновений постояла с поднятой двустволкой, затем отбросила ее в сторону. Двустволка заскользила по полу к камере Дэвида. Мальчик впился в нее взглядом.

— Не трогай, сынок, — остановил его седовласый мужчина. — Она разряжена, пусть себе лежит.

Коп искоса глянул на Дэвида и седовласого, затем, широко улыбаясь, посмотрел на женщину, прижавшуюся спиной к решетке. Отодвинув стол, он обошел его и пинком отбросил кресло. Протестующе заскрипели ролики, кресло покатилось к пустой камере рядом с Ральфом и Эллен. Коп обнял черноволосую женщину за плечи. Смотрел он на нее чуть ли не с нежностью. Она же ответила ему черным от ненависти взглядом.

— Ты можешь идти? — участливо спросил коп. — Ничего не сломано?

— Какая тебе разница? — выплюнула женщина. — Убей меня, если хочешь, и покончим с этим.

— Убить тебя? Убить? — На лице копа отразилось искреннее изумление человека, который в жизни мухи не обидел. — Я не собираюсь убивать тебя, Мэри! — Он прижал ее к себе, обвел взглядом Ральфа и Эллен, Дэвида и седовласого. — Господи, да нет же! Зачем мне убивать тебя, когда начинается самое интересное.

Глава 3

1

Мужчине, физиономия которого украшала обложки журналов «Пипл», «Тайм» и «Премьер» (когда он женился на актрисе с изумрудами), который появлялся на первой странице «Нью-Йорк таймс» (когда он стал лауреатом Национальной книжной премии[13] за роман «Радость») и на развороте «Взгляда изнутри» (когда его арестовали за избиение третьей жены, предшественницы актрисы с изумрудами), захотелось отлить.

Сбросив обороты двигателя, он остановил мотоцикл у самой обочины шоссе 50, ни на дюйм не съехав с асфальта. Хорошо, что шоссе пустынное, поскольку, к примеру, в Большом Бассейне[14] человеку ни за что не разрешат оставить мотоцикл на дороге, даже если он когда-то трахал самую знаменитую актрису Америки и ходили разговоры о его выдвижении на Нобелевскую премию в области литературы. Но если кто и пытался, то водитель первого же грузовика почитал за честь поддеть мотоцикл бампером, чтобы тот покатился кувырком. А попробуйте поднять семисотфунтовый «харлей-дэвидсон», особенно если вам пятьдесят шесть лет и вы не в лучшей форме. Просто попробуйте.

Я бы не смог, подумал мужчина, глядя на красно-кремовый «харлей-софтейл», городской мотоцикл с превосходными обводами, и вслушиваясь в мерное постукивание двигателя. Из других звуков до его ушей долетали лишь завывание горячего ветра пустыни да скрежет песка по кожаной куртке, купленной в нью-йоркском универмаге «Барни» за тысячу двести долларов.

В этой куртке его собирался заснять гомик-фотограф из журнала «Интервью», если, конечно, такой журнал существовал.

Думаю, эту часть мы опустим, не так ли?

— Я не возражаю, — ответил на незаданный вопрос мужчина, снял шлем, положил его на седло «харлея» и потер щеки, такие же горячие, как ветер, да вдобавок еще и обожженные, подумав при этом, что никогда еще он не испытывал такой усталости и безысходности.

2

На негнущихся ногах литературный лев спустился с невысокого откоса и отошел на несколько шагов. Его длинные седые волосы падали на плечи и на воротник кожаной куртки, чуть поскрипывали сапоги, также купленные в «Барни». Он посмотрел направо, налево: дорога была пуста. В миле или двух к западу на шоссе что-то стояло, то ли грузовик, то ли кемпер, но, если там и были люди, без бинокля они едва ли смогли бы увидеть, что великий человек справляет малую нужду. А если и увидят, то что такого? В конце концов без этого никто не может обойтись.