Безнадега

— Этот парень хотел, чтобы я пососал его член. Думаю, он рассчитывал услышать от меня вопли: «Только не это!» — и униженные мольбы смилостивиться надо мной, но я нашел эту идею не столь шокирующей, как предполагал Энтрегьян. Собственно, отсосать — стандартное сексуальное требование в ситуациях, где власть определяется законами, отличными от тех, по которым живет цивилизованное общество. На поверхности насилие выражается в доминировании агрессивности. Изнутри оно предопределяется злостью, вызванной страхом.

— Благодарю вас, доктор Рут, — бросила Одри. — В следующий раз мы обсудим ночные страхи.

Джонни посмотрел на нее без всякой злобы.

— Я написал роман на тему гомосексуального изнасилования. «Тибарон». Критики оценили его не слишком высоко, но я беседовал со многими людьми, так что этот предмет знаю достаточно глубоко. Суть в том, что Энтрегьян разозлил меня, а не испугал. К тому времени я решил, что терять мне особенно нечего. Я сказал, что готов пососать его член, но, как только он окажется у меня во рту, я откушу его. Тогда… тогда… — Джонни глубоко задумался, пытаясь вспомнить все до мельчайших подробностей. — Тогда я бросил в лицо Энтрегьяну одно из его собственных бессмысленных слов. Во всяком случае, бессмысленных для меня, слов из какого-то искусственного языка.

— Вы про тэк? — спросила Мэри.

Джонни кивнул.

— Но слово это оказалось совсем не бессмысленным ни для койотов, ни для Энтрегьяна. Когда я его произнес, он отпрянул… после чего приказал стервятнику спикировать на меня.

— Не могу я в это поверить, — стояла на своем Одри. — Конечно, вы знаменитый писатель и все такое, к тому же вы вроде бы не из тех, кто будет сочинять подобные истории только ради красного словца, но все-таки я не могу вам поверить.

— Однако именно так все и произошло. Вы не видели ничего подобного? Странного, агрессивного поведения животных?

— Я пряталась в городской прачечной-автомате. Вы это понимаете? Мы говорим на одном языке?

— Но…

— Послушайте, вы хотите поговорить о странном и агрессивном поведении животных? — спросила Одри, наклонившись вперед, ее ярко блестевшие глаза не отрывались от Маринвилла. — Мы ведь говорим о Колли. О том, каким он стал. Он убивал всех, кого видел, всех, кто попадался ему на пути. Этого вам недостаточно? Надо ли добавлять сюда еще и дрессированных стервятников?

— А как насчет пауков? — Стив и худышка уже сидели в самом кресле, а не на подлокотниках. Стив обнимал девушку за плечи.

— А они при чем?

— Вы видели пауков, которые… э… сбиваются в стаи?

— Как птицы осенью? — Во взгляде Одри читалось: Осторожно, сумасшедший!

— Вот-вот. Путешествуют вместе. Как волки или койоты.

Одри покачала головой.

— А как насчет змей?

— Не видела я никаких змей. И койотов в городе тоже. Не видела и собаки, разъезжающей в шляпе на велосипеде. Для меня все это новости.

Дэвид вернулся на сцену с мешком из плотной коричневой бумаги, в каких клерки обычно носят мелкие покупки: пачки печенья, пакеты молока, банки пива. Под мышкой он держал коробку крекеров «Риц».

— Еду я нашел, — доложил он.

— Отлично. — Стив глянул на мешок и коробку. — Этим мы точно победим голод в Америке. Что нас ждет, Дэйви? По одной сардинке и два крекера на человека?

— На самом деле еды много, — ответил Дэвид. — Больше, чем вы думаете… — Он помолчал, задумчиво и в то же время тревожно оглядел всех. — Никто не будет возражать, если я помолюсь, прежде чем раздам еду?

— Хочешь произнести благодарственную молитву? — спросила Синтия.

— Да.

— Нам сейчас как раз необходимо Его заступничество, — заметил Джонни. — Так что молитва может прийтись весьма кстати.

— Аминь, — откликнулся Стив.

Дэвид положил мешок и коробку между кроссовками, закрыл глаза и сложил руки перед собой, пальчик к пальчику. Что поражало Джонни в этом мальчике, так это полное отсутствие показушности. Вел он себя абсолютно естественно.

— Господи, пожалуйста, благослови еду, которую нам предстоит съесть, — начал Дэвид.

— Конечно, куда ж мы без этого, — вырвалось у Синтии, и тут же по ее лицу стало ясно, что она сожалеет о своей несдержанности. Дэвид, впрочем, не выразил никакого неудовольствия. Возможно, он даже не услышал ее.

— Благослови нашу дружбу, позаботься о нас и убереги от зла. Пожалуйста, позаботься о моей маме, если будет на то Твоя воля. — Дэвид помолчал, затем добавил, но уже тише: — Возможно, ее нет, но, пожалуйста, если будет на то Твоя воля. Именем Иисуса, аминь. — И он открыл глаза.

Молитва мальчика тронула Джонни, задела те струны, до которых пытался, но не смог дотянуться Энтрегьян.

Естественно, тронула. Потому что он искренне верит. В сравнении с этим мальчишкой папа римский в его роскошных одеяниях — просто маскарадный христианин.

Дэвид наклонился, поднял крекеры и мешок, сунул в него руку.

— Держите, Мэри. — Он достал банку сардин и протянул ей. — Ключ на дне.

— Спасибо тебе, Дэвид.

— Благодарите приятеля мистера Биллингсли. Это его еда, а не моя. — Он передал Мэри крекеры. — Пустите по кругу.