– Сынок, – в голосе Энтрегьяна слышалось сочувствие, – я могу сунуть палку в задницу твоей мамаше и вертеть ее, пока не вспыхнет огонь, если мне того захочется, и тебе меня не остановить. И я еще вернусь, чтобы заняться тобой.
С этими словами он и скрылся за дверью, прихватив с собой мать Дэвида.
Тишину нарушали только сдавленные рыдания Ральфа Карвера да тяжелое дыхание койота, который не отрывал от Дэвида на удивление умных глаз. Капельки слюны капали с языка койота, словно из текущего водопроводного крана.
– Возьми себя в руки, сынок. – По голосу мужчины с седыми волосами до плеч чувствовалось, что успокаивать следует его. – Ты все видел сам, у этого психа внутреннее кровотечение, он теряет зубы, один глаз у него уже вытек. Долго он не протянет.
– Ему не потребуется много времени, чтобы убить мою мать, если он того захочет, – возразил Дэвид. – Он уже убил мою маленькую сестру. Столкнул ее с лестницы и сломал… сломал ей шею. – Его глаза затуманились слезами, но он усилием воли загнал их обратно. Не время сейчас плакать.
– Да, но… – Мужчина с длинными седыми волосами смолк.
Дэвиду вспомнился разговор с копом по пути в город, когда они еще думали, что тот в здравом уме и хочет им помочь. Дэвид еще спросил копа, откуда он знает их фамилию, и коп ответил, что прочитал ее на табличке над столом. Логично ответил, табличка с их фамилией над столом действительно была… но Энтрегьян не мог увидеть ее, стоя у ступеней кемпера.
Ральф Карвер, волоча ноги, приблизился к решетке. Налитые кровью глаза, опухшие веки, разбитое лицо. На мгновение Дэвид чуть не ослеп от ярости, ему хотелось заорать во весь голос:
Оно? Этот коп, Энтрегьян, его имел в виду голос? Значит, это он… или оно… хочет, чтобы Дэвид так думал? А какая ему разница, о чем он вообще думает?
– Посмотри на него. – Ральф не отрывал глаз от койота. – Как он зазвал сюда эту тварь? И почему она здесь осталась?
Койот повернулся на голос Ральфа, посмотрел на Мэри и вновь остановил взгляд на Дэвиде. Он все так же тяжело дышал. Слюна капала на деревянный пол, ее натекла уже целая лужа.
– Он их как-то выдрессировал, – предположил седовласый. – Как птиц. Он выдрессировал стервятников. Я убил одну мерзкую тварь, растоптал ее…
– Нет, – возразила Мэри.
– Нет, – эхом откликнулся Биллингсли. – Я уверен, что койоты поддаются дрессировке, но это не дрессировка.
– Именно дрессировка, – стоял на своем седовласый.
– Вы про копа? – подал голос Дэвид. – Мистер Биллингсли говорит, что он вырос. Не меньше чем на три дюйма.
– Это безумие. – Седовласый был в мотоциклетной куртке. Он расстегнул «молнию» одного из карманов, достал упаковку леденцов и бросил один в рот.
– Сэр, как вас зовут? – обратился Ральф к седовласому мужчине в мотоциклетной куртке.
– Маринвилл. Джонни Маринвилл. Я…
– Вы, наверное, слепы, если не видите, что здесь происходит что-то ужасное и необъяснимое.
– Я не говорил, что в происходящем нет ничего ужасного и необъяснимого, – ответил Маринвилл. Он сказал что-то еще, но тут в голове Дэвида зазвучал другой голос, и он потерял нить разговора.
Он посмотрел на зеленый кусок мыла «Ирландская.весна», лежащий рядом с раковиной, вспомнил обещание Энтрегьяна:
Внезапно он все понял… или решил, что понял.
Дэвид стянул через голову рубашку «Кливлендских индейцев» и бросил ее на пол. Поднял глаза и увидел наблюдающего за ним койота. Дэвиду показалось, что из горла койота доносится рычание.
– Сынок? – услышал он голос отца. – Что ты задумал?
Не отвечая, Дэвид сел на край койки, снял кроссовки и бросил их рядом с рубашкой. Теперь уже койот рычал, сомнений в этом быть не могло. Словно он знал, что задумал Дэвид, и намеревался остановить его, если сумеет.
– Верю, что Бог защитит меня, – пробормотал Дэвид.
Он встал, расстегнул ремень, и тут его пальцы застыли.