Безнадега

Стоя над сценой, Одри слышала, как они звали Дэвида… и ее. Скоро они разбредутся по кинотеатру, начнут поиски. У них оружие, то есть они опасны. Мысль о том, что ее убьют, не тревожила Одри… почти не тревожила. Волновало другое: чтобы это не произошло до того, как она убьет мальчишку. Для пумы голос существа из-под земли напоминал рыболовный крючок. У Одри Уайлер он ассоциировался со змеей, проникшей в нее, слившейся с личностью женщины, какой она была прежде, даже поглотившей ее. Это ощущение полного слияния доставляло особое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Как будто ешь что-то сладкое и нежное. Не с самого начала, нет, поначалу змея вызывала отвращение, Одри вся горела, словно в лихорадке, но, после того как она подобрала другие кан тахи (будто ребенок, собирающий комплект наклеек), это чувство ушло. И теперь ее заботило только одно: найти мальчишку. Тэк, бестелый, не решался подступиться к нему, поэтому она должна сделать то, что непосильно Тэку.

Поднявшись на верхнюю ступеньку, женщина, рост которой в день, когда Биллингсли впервые увидел ее, не превышал пять футов и семь дюймов, огляделась. Вроде бы увидеть она ничего не могла: единственное окно покрывал толстый слой грязи, а источником света служили лишь мигающий светофор да слабая лампа, горевшая над дверью «Пивной пены». Но зрение у нее улучшалось с каждым новым кан тахом, найденным или полученным. Так что теперь по остроте зрения Одри сравнялась с кошкой и отчетливо видела заваленный хламом коридор.

Люди, которые пользовались этой частью здания, в отличие от Биллингсли и его друзей не жаловали чистоту. Бутылки они били в углах, вместо того чтобы складывать и уносить с собой. Вместо сказочных рыб и лошадей рисовали пиктограммы. Столь же примитивные, как наскальные рисунки. Одна из них изображала уродливого, рогатого младенца, присосавшегося к громадной сиське. Надпись гласила: «МАЛЕНЬКИЙ ПАРШИВЕЦ СМИТТИ, НЕ КУСАЙ МАМКИНУ ТИТТИ». Пол устилали обертки от гамбургеров и шоколадных батончиков, пакетики из-под жареного картофеля, пустые пачки сигарет и презервативов. Использованный презерватив висел на ручке двери с надписью «МЕНЕДЖЕР».

Дверь в кабинет менеджера находилась по правую руку от Одри. Напротив нее, слева, такая же дверь с надписью «СМОТРИТЕЛЬ», за ней еще одна дверь, без надписи, потом арка с написанным над ней одним словом. Но краска давно выцвела, поэтому Одри с такого расстояния не могла разобрать, что это за слово. Прочитала она его, лишь подойдя на пару шагов: «БАЛКОН». Арку забили досками, но в какой-то момент доски эти сняли и прислонили к стене. На гвозде, вбитом над аркой, в петле висела на три четверти сдувшаяся секс-кукла, со светлыми синтетическими волосами, красной дырой-ртом и лысым лобком с рудиментарным влагалищем. К сдувшейся груди кто-то прилепил лист бумаги, украшенный красноглазым черепом и скрещенными костями. На листе было написано: «НА БАЛКОН НЕ ВЫХОДИТЬ! ПОЛ ПРОВАЛИВАЕТСЯ». Напротив балкона имелась ниша, в которой, вероятно, когда-то располагался бар. В дальнем конце коридора ступеньки уводили в темноту. В будку киномеханика, догадалась Одри.

Одри подошла к двери с надписью «Менеджер», взялась за ручку и прижалась щекой к двери. Снаружи ветер подвывал, как умирающий зверь.

— Дэвид? — шепотом спросила она и прислушалась. — Дэвид, ты меня слышишь? Это Одри, Дэвид. Одри Уайлер. Я хочу тебе помочь.

Нет ответа. Она открыла дверь, увидела старую афишу «Бонни и Клайда» на стене и рваный матрац на полу. Под афишей кто-то написал: «Я КРАДУСЬ ПО НОЧАМ, НАГОНЯЮ СТРАХА ВАМ».

Одри заглянула к смотрителю. Крошечная комнатка была совершенно пуста. Дверь без надписи привела Одри в чулан, где, похоже, уборщицы хранили свои щетки, тряпки, ведра. Ее нос (обоняние у нее тоже заметно улучшилось, как и зрение) уловил запах давно съеденного попкорна. В чулане не обнаружилось ничего, кроме дохлых мух и мышиного помета.

Одри подошла к арке, одной рукой отвела в сторону куклу и выглянула на балкон. Сцены она не видела, только верхнюю часть экрана. Тощая девушка все звала Дэвида, остальные молчали. Это, конечно, ничего еще не означало, но Одри хотелось бы знать, где эти остальные находятся.

Она решила, что предупреждение на груди куклы — не шутка. Кресла с балкона убрали, и Одри видела, что пол на балконе вздыбился и перекосился. Ей вспомнилось стихотворение, которое она прочитала в колледже. Насчет нарисованного корабля в нарисованном океане. Раз мальчишки нет на балконе, он где-то еще. Где-то близко. Не мог он далеко уйти. И на балконе его нет, это точно. Кресла вынесли, спрятаться негде, нет даже портьер у стены, за которыми обычно располагаются какие-нибудь ниши.

Одри опустила руку, которой придерживала сдувшуюся куклу. Та закачалась вправо-влево, поскрипывая веревочной петлей по резиновой шее. Ее пустые глаза уставились на Одри. А дыра-рот, предназначенный совсем не для того, чтобы говорить, презрительно улыбался.