– Я тоже его хотела. Но та его сторона, что он мне показал, слишком пугала.
– Ты думаешь, он и правда кого-то убил?
– Он так сказал. И я верю.
– Ты знаешь, я читаю о нем куда больше, чем полезно для здоровья. Чистейший мазохизм. Но про убийство не видела ровно ничего.
– Даже если он оставил признание или что-нибудь в этом роде, я уверена, они это скрыли. Трудно представить себе, чтобы Уиллоу и Флор не встали на защиту бренда.
– Ты должна объявить это миру, – сказала Коллин. – Просто чтобы дать поджопник этой сучке Тони Филд и всем остальным. “Ваш герой, которого вы причислили к лику святых, был психопат”. Сделаешь это для меня?
Пип покачала головой.
– Даже если бы я захотела выйти с этим на публику – кто мне поверит? К тому же у меня есть другие проблемы. Я узнала от него, кто моя мать.
– В смысле – помимо того, что она твоя мать?
– Коллин, она
Коллин нахмурилась.
– Миллиард? Ты же мне говорила, что она бедная.
– Она живет под другим именем. Сбежала от этих денег. Ее отец был президентом пищевой компании “Маккаскилл”.
–
– Да, по сути.
– Теперь понятно, почему ты ему нравилась.
– Спасибо за комплимент. Нет, к деньгам он как раз был равнодушен.
– К миллиарду долларов никто не равнодушен.
– Моя мама, например. Кстати, я даже не уверена, что деньги никуда не ушли.
– Тебе стоило бы выяснить.
– Я бы не прочь, чтобы все это куда-нибудь ушло.
– Тебе определенно надо это выяснить. – Коллин потянулась к Пип через стол и коснулась ее руки. – Не согласна?
Когда она очень поздним вечером вернулась в дом Дрейфуса, ее ждало длинное электронное послание от Коллин. Странным в письме было не содержание. Коллин извинялась перед Пип за то, что заставила ее проделать весь этот путь до Бернал-Хайтс; в следующий раз для встречи, которая, она надеется, произойдет скоро, она приедет к Пип в Окленд; так здорово было снова увидеться; новая стрижка Пип очень идет… Далее – несколько абзацев обычных жалоб Коллин на дерьмовость юридической профессии, на дерьмовость Китая, на дерьмовость компьютерщика, с которым она встречалась два месяца, прежде чем обнаружила в нем страсть к уходу от налогов. Странным в письме был момент его написания. Восемь месяцев Пип ждала от Коллин нескольких теплых слов. И только теперь их получила – и двух часов не прошло с тех пор, как она произнесла слово
Понимает ли Коллин, до чего это все прозрачно? Нет, подумала Пип. Но следом пришла мысль, что, может быть, тут скорее ее собственная паранойя. Она вспомнила, что говорил Андреас о популярности, о том, каким одиноким она делает человека, о невозможности поверить, что ты кому-то нравишься сам по себе. Не исключено, что миллиардер в этом смысле еще более одинок.
Следующий день, понедельник, принес еще одно длинное письмо от Коллин плюс два ее ласковых телефонных послания. Во вторник судья Коста провел заседание по делу о доме Дрейфуса; судья дал ему на изложение своих аргументов десять минут, после чего вынес решение: освободить дом в течение пятнадцати дней. В среду Джейсон спросил Пип через Фейсбук, не хочет ли она поиграть с ним в теннис. Такой вопрос, заданный парнем, находящимся с кем-то в серьезных отношениях, девушке, с которой у него полтора года назад практически дошло до секса, трудно назвать вполне невинным. Пип, возможно, была бы рада или по крайней мере польщена, если бы не внезапное дружелюбие Коллин. Сейчас об интересе Джейсона к ней она могла думать только то, что его разожгла ее работа у Андреаса. Это теперь что, ее новая норма? Ей и так не очень-то легко было доверять людям; теперь впереди вырисовывалась целая жизнь, полная недоверия к ним. Она ответила Джейсону: Обсудим в “Кофейне Пита”. После этого занялась кое-каким поиском в интернете и сделала несколько телефонных звонков. На другой день, в четверг, рано утром отправилась самолетом в Уичито.
Из такси, на котором ехала из аэропорта, она видела слово “Маккаскилл” над бейсбольными полями Детской лиги, на большом павильоне в деловом центре, на здании детского сада, на продовольственном складе в трущобной восточной части города, на рекламных щитах, заверяющих, что МАККАСКИЛЛ КОРМИТ. Послеполуденная жара нисколько не уступала боливийской. Лужайки выгорели почти добела, деревья, казалось, готовы были сбросить листву за три месяца до срока.
Но в офисе компании “Джеймс Наварр и партнеры” благодаря кондиционерам было прохладно. Едва Пип открыла рот, как секретарша повела ее к большому, обшитому деревянными панелями кабинету, у двери которого стоял, поджидая посетительницу, мистер Наварр. Седой, маленького роста, он явно был из тех мужчин, что скованно чувствуют себя в немятой одежде.
– Боже ты мой, – проговорил он, глядя на Пип. – Неужели вы и правда ее дочь?