Безгрешность

– Для ясности, – с еще более убийственным спокойствием проговорила Пип. – Ты читала книгу Лоуренс перед тем, как рассказала мне свою историю? Да или нет?

– О! О-о! Ведь я же тебя оберегаю!

– Так, мама, для ясности: сейчас ты тоже сказала неправду?

– О-о!

Руки матери судорожно метались вокруг головы, словно готовясь удержать осколки, когда она взорвется. Пип вдруг отчетливо захотелось шлепнуть мать по лицу, а потом как-нибудь хитро причинить ей боль, не оставляя следов.

– Не получилось у тебя, – сказала она. – Не получилось меня оберечь.

И, подхватив рюкзак, вышла за дверь и двинулась по узкой крутой дорожке под сенью стойких и неизменных секвой к Ломпико-роуд. Позади слышались жалобные крики матери: “Котенок!” Соседи могли подумать, зверюшка потерялась.

Близко знакомиться с отцом ей совершенно не хотелось, ей и матери хватало с избытком, но она считала, что он должен дать ей денег. Сто тридцать тысяч долларов учебного кредита – это куда меньше того, что он сэкономил, не растя ее и не тратясь на ее учебу. Разумеется, он может заявить, что не видит причин платить теперь за дочь, радости общения с которой он все эти годы не испытывал и от которой вряд ли что-нибудь получит в будущем. Но, видя материнскую истеричность и ипохондрию, Пип не исключала, что он, может быть, человек в принципе порядочный, просто мать пробудила в нем худшее. Теперь он, может быть, мирно живет с другой женой и рад будет узнать, что давно утраченная дочь жива; обрадуется и достанет чековую книжку. Пип была даже согласна, если понадобится, на какую-нибудь необременительную форму общения: письмо по электронной почте, звонок время от времени, рождественская открытка, дружба в Фейсбуке. Ей уже двадцать три, ни о каких родительских правах и речи быть не может, она ничем не рискует, а выиграть может немало. Требовалось узнать только его имя и дату рождения. Но мать так стерегла эти сведения, словно Пип пыталась вырвать из ее тела жизненно важный орган.

В шесть вечера, когда долгий тоскливый обзвон жителей Ранчо-Анчо подошел к концу, Пип сохранила в компьютере таблицу звонков, надела рюкзачок и велосипедный шлем и попыталась незаметно проскочить мимо кабинета Игоря.

– Пип, на пару слов! – послышалось оттуда.

Она попятилась, чтобы Игорь смог ее увидеть из-за своего стола. Он скользнул этим своим Взглядом сверху вниз по ее грудям, на которых, показалось ей в этот момент, гигантскими цифрами был написан размер: восемь дюймов, – и остановился на ногах. Пип было ясно как божий день, что ее ноги для Игоря – точно нерешенная головоломка. Именно с таким видом он сейчас, глядя на них, сосредоточенно хмурился.

– Что? – спросила она.

Теперь он посмотрел ей в лицо.

– Как обстоят дела с Ранчо-Анчо?

– Есть позитивный сдвиг. Сейчас у нас примерно тридцать семь процентов.

Он покачал головой на русский манер, уклончиво.

– Позволь тебя спросить. Тебе нравится эта работа?

– Ты имеешь в виду – не хочу ли я, чтобы меня уволили?

– Мы думаем о реструктуризации, – сказал он. – Ты, может быть, получишь возможность проявить другие свои способности.

– О господи. Другие способности? Ты и правда создаешь атмосферу.

– Скоро будет два года – по-моему, первого августа. Послушай, голова у тебя хорошая. Сколько времени мы еще отводим на эксперимент с привлечением клиентов?

– Разве это я решаю?

Он снова покачал головой.

– У тебя есть устремления? Планы?

– Вот если бы ты не затевал сегодня игру в вопросы и ответы, мне было бы легче воспринимать этот разговор всерьез.

Он поцокал языком.

– Ух какая сердитая.

– Скорее усталая. Можешь это себе представить? Давай я пойду, а?

– Не знаю почему, но ты мне нравишься, – сказал он. – Я был бы рад, если бы у тебя что-то начало получаться.

Она не стала ждать, что он еще скажет. В вестибюле три сослуживицы шнуровали кроссовки: в понедельник после работы женская пробежка, повышает чувство локтя. Кому за тридцать, а кому и за сорок, все замужем, у двух дети, и чтобы узнать, что они думают о Пип, суперсил не требовалось: нытик, неудачница, считает, что все ей должны, юный магнит для Игорева Взгляда, использует его снисходительность во вред делу, особа без детских фотографий на стенках отсека. Во многом, признавала Пип, это справедливо: едва ли какая-нибудь из них могла бы так грубить Игорю и не быть уволенной, – и все-таки она обижалась, что ее никогда не приглашают на пробежку.

– Как день прошел, Пип? – спросила ее одна из них.

– Даже не знаю. – Что бы такое сказать, что не прозвучало бы как жалоба? – Кто-нибудь из вас знает рецепт веганского торта из цельнозерновой муки, чтоб не очень много сахара?

Все три уставились на нее.

– Да, понимаю, понимаю, – сказала она.

– Все равно что спросить: как устроить хорошую вечеринку без выпивки, сладостей и танцев, – заметила другая сослуживица.

– Сливочное масло можно? – спросила третья.

– Нет, масло – животный продукт, – сказала первая.

– А топленое? Это же просто жир без молочного белка.

– Животный жир, животный.

– Хорошо, спасибо, – промолвила Пип. – Приятной пробежки.