Безгрешность

– Ко мне это отношения не имеет, – глухо проговорила она. – Это твоя жизнь, твоя настоящая жизнь, та жизнь, которая имеет для тебя значение. Я всегда была так, сбоку припека. И даже если ты не хотел ее вернуть, ту свою жизнь, она сама пришла за тобой. Обо мне можешь не беспокоиться, я знаю, как уйти тихо.

– Я бы очень хотел никогда больше не встречаться с Анабел.

Она нервно усмехнулась.

– Боюсь, тебе предстоит видеться с ней довольно много.

– Пип хорошо ищет информацию. Напрашивается мысль, что она сумела узнать, кто ее мать, и это привело ее ко мне. Но если предположить, что она это выяснила, то она должна знать и то, что на имя Анабел существует доверительный фонд на миллиард долларов.

– На миллиард?

– Если бы Пип это знала, она бы не поехала в Денвер. Давила бы на мать, чтобы она погасила ее несчастный учебный долг. И поэтому я думаю, что она ничего не знает.

– Миллиард долларов. У твоей бывшей жены миллиард долларов.

– Я тебе об этом говорил.

– Ты говорил – огромные деньги. Не называл сумму.

– Это оценка на основе доходов компании “Маккаскилл”. На момент смерти ее отца было уже около миллиарда.

Лейла привыкла чувствовать себя легкой, как перышко, но сейчас почувствовала себя совсем невесомой и незначительной.

– Извини, – сказал Том. – Да, много я на тебя всего вывалил.

– Много? Так. У тебя есть ребенок. Дочь, про которую ты двадцать пять лет знать не знал. И которая поселилась прямо в твоем доме. Да, пожалуй, многовато ты на меня вывалил.

– Для нас с тобой это ничего не меняет.

– Это уже все изменило, – возразила Лейла. – К лучшему притом. Ты нормализуешь все с Анабел, у тебя сложатся хорошие отношения с Пип, никакой больше одержимости. Будете вместе проводить отпуск. Все чудесно.

– Прошу тебя. Лейла. Помоги мне понять. Почему она приехала в Денвер?

– Понятия не имею. Невероятное совпадение.

– Нет, не может быть.

– Ладно, значит, она в курсе и прекрасно умеет врать.

– Ты правда думаешь, что она такая искусная лгунья?

Лейла покачала головой.

– Она не знает, – подытожил Том. – Но если не знает… как же она, черт возьми, сюда попала?

Лейла снова покачала головой. Когда ее тошнило, рвота подступала необязательно при мысли о еде; она подступала при мысли о желании чего бы то ни было. Тошнота – запрет на любые желания. И ссора тоже. К ней вернулось былое чувство опустошенности, убеждение, что любовь невозможна, что как бы глубоко они ни хоронили свой конфликт, совсем избавиться от него не удастся. Проблема с жизнью, свободно избираемой каждый день, с новозаветной жизнью, в том, что она в любой момент может кончиться.

Ферма “Лунное сияние”

Но запах бывает и раем. Он был им не в окрестностях аэропорта Санта-Крус-де-ла-Сьерра, где фекальный дух от коровьих пастбищ смешивался с керосиновой вонью неэффективных двигателей, запрещенных в Калифорнии задолго до рождения Пип; не во внедорожнике, который уверенно повел сквозь дизельные выхлопы по кольцевым бульварам города молчаливый боливиец Педро; не на шоссе, ведущем в Кочабамбу, где каждые полкилометра очередной “лежачий полицейский” давал Пип возможность обонять несвежие фрукты и жареное мясо и видеть приближающихся продавцов этих фруктов и этого мяса – они-то и установили “полицейских”; не в жаркой духоте на пыльной дороге, куда Педро свернул после того, как Пип насчитала сорок шесть “полицейских” (Педро называл их rompemuelles – это было первое новое испанское слово, которое она узнала здесь); не за гребнем горы, где они спускались по такому крутому склону, каких мало и в Сан-Франциско, под полуденным солнцем, выпаривавшим летучие компоненты из пластиковой обшивки в салоне “ленд-крузера” и бензин из запасной емкости в грузовом отсеке; но когда дорога, нырнув сквозь сухой древостой и сквозь более влажный лес, наполовину вырубленный ради кофейных плантаций, в конце концов пошла вдоль ручья, втекавшего в маленькую долину такой красоты, какой Пип и вообразить не могла, – тут-то и начался рай. Два аромата одновременно, раздельные, как слои прохладной и теплой воды в озере, – один от какого-то обильно цветущего тропического дерева, другой травяной, составной, от козьего пастбища – хлынули в открытое окно машины. От группы приземистых строений в дальнем конце долины, у маленькой речки, еле слышно веяло сладким древесным дымком. Самому воздуху здесь был присущ некий особый климатический запах, совершенно не североамериканский.