Бездна (Миф о Юрии Андропове)

Бешеная гонка на «мерседесе» (вечером я поставлю его в гараж нашего посольства): оформление документов, банк, перевод заработанного в России на мой счет в Нью-Йорке, и значительную сумму я отвожу Марии Филипповне: «Не возражайте! Мы — одна семья. И вам, и… будете Вике носить передачи, потом, может быть, посылки, лекарства, мало ли…» Старая женщина молча плачет у меня на плече, прижавшись ко мне худеньким телом, и я не выдерживаю: мы плачем вместе… Посольство, прощание, дружеские рукопожатия. Звонки и краткие встречи с коллегами-журналистами. И с московскими друзьями. Во всей этой печальной и… не могу подобрать точного слова… возвышенной, что ли, суете я отказываюсь только от одного: ни грамма спиртного, как ни настаивают: «Арик, по русскому обычаю! Обижаешь», «Артур, не узнаем тебя, но — раз надо…»

Документы, деньги, авиабилет, чистые блокноты: несмотря ни на что (я сам удивляюсь себе), в голове — параллельно со всем, что я делаю: оформляю документы, звоню по телефону, говорю, улыбаюсь, лечу на очередную краткую встречу — в голове складывается заключительная статья о герое моих последних публикаций в «Дейли ньюс»: «Юрий Андропов — военно-полицейское государство»; и анекдоту, который мне рассказал Коля Кайков, в ней найдется место.

…Вечером десятого ноября все было завершено, оставалось собрать баулы и чемоданы. «Это я сделаю окончательно с утра двенадцатого,— решил я.— До семнадцати часов у меня будет уйма времени». Нужно было приготовиться для встречи с ней…

Итак… В ванне плавают алые розы — пятнадцать бутонов, букет получится роскошный, даже вызывающий. В пакете на пять килограммов закуски, все самое лучшее, что можно было приобрести в «Березке», бутылка французского шампанского и бутылка ее любимого мартини, в конверте — три тысячи долларов (риск, что отберут есть, но — надо рисковать, и Вика сумеет сориентироваться, она у меня девочка сообразительная, сильная). Я надену свой лучший костюм-тройку и галстук-бабочку, я явлюсь к ней в тюрьму на свидание как на самый высокий дипломатический прием.

«А сейчас,— приказал я себе в начале одиннадцатого вечера десятого ноября 1982 года,— спать, спать…»

Я поставил будильник на восемь утра, принял таблетку снотворного (что делаю крайне редко), раздевшись, рухнул на «ноев ковчег» и быстро, мне показалось сразу, заснул.

…Меня разбудил звонок. Но не будильника. Надрывался телефон. Схватив трубку, я взглянул на часы — без четверти восемь.

— Слушаю.

— Петро… твою мать! — услышал я злой голос Гарика Сапунова,— Ты опять своей тачкой выезд загородил! Выехать не могу. Это Аркаша… Сколько раз тебе говорить…

— Вы ошиблись номером,— уже все поняв, сказал я.

— Кончай выебываться! «Ошиблись номером»! Подойди к окну, ублюдок! Сам увидишь! Ты всем дорогу перегородил!

— Еще раз говорю: ошиблись номером…

Бросив трубку, я ринулся к окну. В утренних сумерках светился за оградой нашего дома на противоположной стороне улицы вертикальный кубик телефонной будки. Возле нее смутно виднелась букашка легковой машины.

Мне на сборы понадобилось двенадцать минут, даже побриться успел. Выходя из квартиры, успел в передней посмотреть на себя в зеркало. Да я просто красавец! Одухотворенное лицо, глаза пылают, в черном костюме-тройке и с галстуком-бабочкой, с букетом роз и с ярким пакетом в руках, на боках которого изображена статуя Свободы, символ моей страны, я похож… На кого? Артист, музыкант, словом, человек искусства. Впечатляет.

Скорее, скорее!

…Я выскакиваю из лифта, бегу через мокрый двор с прилипшими к асфальту последними осенними листьями. Калитка у ворот, быстрый внимательный взгляд дежурного милиционера в стеклянной будке (мне на него наплевать, я и головы не, поворачиваю в его сторону); через проезжую часть улицы я просто лечу, не чувствуя ног.

Гарик распахивает передо мной дверцу, и, как только я захлопываю ее, «Москвич» срывается с места.

— Успокойся, отдышись,— говорит художник-абстракционист.— Все в порядке. Встреча в полдевятого. Вначале договорились на одиннадцать. Потом — изменилось. Так что времени — в обрез. Ты меня разговорами не отвлекай.

Я сам неплохой автомобилист. Но Гарик Сапунов! Мы мчимся какими-то пустыми извилистыми улицами, где нет постов ГАИ, вообще нет милиционеров и мало светофоров; я смотрю на спидометр: 100, 110, 115… Визг тормозов, крутые, с заносом, повороты — ведь асфальт мокрый. Выныриваем на просторный проспект, и транспорта на нем полно, внедряемся, явно с нарушениями, но виртуозно, в средний ряд, скорость — 80, тоже нарушение, но мы не одиноки: невозможно по широкой многорядовой магистрали ехать со скоростью 60 километров в час. Гарик посматривает на часы. Четверть девятого.

— Успеем,— роняет он.

…Опять узкие улицы и переулки, крутые повороты.

Мы — уже медленно — едем вдоль кирпичной стены — не то это дом, не то высокий забор. Металлические двери, ворота, будки охранников возле них. Проезжаем почти вплотную к красному дому (или забору) — полоса пешеходного асфальта очень узкая.

Останавливаемся у одной из металлических дверей. Двадцать пять минут девятого.