Бездарыш

Все, да не все. Мне хотелось ещё порасспрашивать зверолюда, но мир снова начал кружиться. Силы быстро закончились. Я опять начал проваливаться в полуявь-полусон. Перед помутнившимся взором возникла нора. Та странная, треугольная, которую я нашел здесь, на Суши. Значит, надо было тогда в неё лезть. Луч на лоб… Уж не связан ли с этими лучами тот ромбик, который имелся на лбу ходока?

* * *

– Точно живой?

Сквозь закрытые веки пробивается свет. Новый день. И ещё что-то новое…

– Живой. Только слабый. Ударить голова. Очень сильно ударить. Не может идти. Спать всё время.

– Проверь. Может врёт?

– У тебя забыл совета спросить. Хвостатые к нам со всем уважением. Единственные, кто поможет всегда. Мотай науку на ус, пустолобыш. Массах никогда не станет обманывать идуна. Им Мать-Ночь не велит.

Точно! Новые голоса! Не шипящие, с нормальным людским выговором. Открываю глаза.

– О! Проснулся.

Люди! Много! Целая дюжина, или около того. Всех не вижу. Обступили стеной.

– Утра доброго! – выдавил из пересохших губ и попробовал приподняться на локтях.

Куда там. Как сил не было вчера, так и сегодня нет. Да и откуда им взяться. Не ем почти нечего, только пью понемногу. Совсем захирел. Только хуже и хуже становится.

– И правда, плохой совсем, – нахмурился склонившийся надо мной коренастый мужик. – Какой день говоришь его тащишь?

Звезда! У дядьки на лбу звезда! Остроносым крестом расходится вверх, вниз и в стороны на четыре треугольных луча. А у его соседа такой же ромбик, как и у придавленного скалой ходока. А у второго соседа простой треугольник, по форме неотличимый от виденной мною норы. А у третьего тоже звезда, но уже лишь на три луча. А у другого опять треугольник. У них тут у всех лбы в отметинах. Старожилы пояса. Как же мне повезло!

– Два дня тащить. Сегодня день три.

Вот и всё, кошак. Ты своё отбатрачил. Дальше люди снесут меня. Глядишь, даже не волоком, от которого уже спину не чувствую.

– До сих пор не очухался… – задумчиво пробормотал дядька со звёздным крестом на лбу.

Ну на нём и одёжа. Снежник снежником. Сплошь одни шкуры и кожаные ремни. У других чуть получше наряды. У кого куртка драная, у кого штаны в латках, у кого истёртые в дыры рубахи. Оборванцы какие-то, а не воины. И оружие у многих нарядам под стать. Самодельные копья с наконечниками из прилаженным к палкам ножей, щербатые топоры, дубины, пращи.

– И уже не очухается.

В щель между повернувшимися на голос людьми замечаю ещё одного облачённого в шкуры мужчину. Тоже звёздочка на четыре луча у него. И у пары стоящих рядом с ним мужиков на лбах светятся точно такие же.

– Тоже думаю, что помрёт, – согласился с записавшим меня в мертвецы мужиком коренастый бугай.

– Или навсегда немощным калекой останется, – вставил кто-то своё ценное мнение.

До чего же ледяные слова. Всего холодом вмиг обдало. Неужели, правы они? Неужели, бессмысленно всё?

– Такую хворь только семенем снимать.

Фух… Про семена-то я и забыл со страху. Оно-то, конечно, не хворь в чистом виде, но повреждение мозга и раной не назвать. Должно излечить меня семя.

– Ну ты сказанул. Где же он его высрет? Не ты же мальчишке своё отдашь.

– Кабы оно ещё у меня было.

– И не у кого нет.

– Ну, допустим, я знаю, где взять.

– Да все знают. А толку?

Кошак стоит в стороне. Окружившие меня люди обсуждают всё так, словно бы я их не слышу. Словно меня тут и вовсе нет. А ведь я ещё здесь. Я живой! Надо срочно вмешаться, пока снова не провалился в беспамятство.

– Я не знаю, – прохрипел я негромко. – Где взять семя?

Услышали. Может, даже ответит кто.

– В ходоках. Где ещё? – пожал плечами коренастый мужик. – Тут бобы, семена только в них. Зверь пустой.

Ну, хоть лучик надежды.

– Стойте! Стойте! – протиснулся ближе мужчина, предполагавший, что кошак их обманывает. Я признал его по голосу. – А что, если парня в нору закинуть? Он уже так и так не жилец. Я же первую увижу. Тоже ведь с Тверди недавно. Обернётся ходоком, а мы его… Мальчишка же. Да ещё и полудохлый. Дармовая добыча.

Народ дружно захохотал.

– Вот вроде и лорд целый, а чушь несёшь, – отсмеявшись со всеми, заговорил коренастый, видно, бывший командиром отряда. – Но то не на ум твой, конечно, нападки. Пустолобыши все тут, на Суши, поначалу, что дети. В нору ты-то его полудохлым мальчишкой закинешь, а вернётся он полным сил ходоком. И при даре. Поди, такой мелкий сюда не на одном только имени благородном поднялся. Отцу его, как бы не был батяня силён, по всей Тверди тащить за собой чадо-бездаря – слишком уж тягостный труд. Да и у вас так, у знатных, не принято. Эй, парень, что у тебя там за дар?

Вопрос задан мне, так что волю в кулак и все силы, какие остались, в ответ.

– Незримые мечи у меня, что всё режут, как масло, – прошептал я с одышкой. – И вторым даром невидимость.