Без вести пропавший пиита

– - Ограничьтесь тесным кругом служебной деятельности, живите для счастия своего и нескольких избранных друзей: жизнь ваша потечет тихо и спокойно; благословляя судьбу, довольные миром и людьми, вы наконец перейдете в жизнь лучшую так же безмятежно и примете достойную награду неба. Поверьте, это есть именно то, к чему мы должны стремиться. Труден и неблагодарен жребий литератора… На каждом шагу, во всяком ничтожном деле он терпит и -- такова его участь -- должен сносить и не жаловаться. Предположим, что вы издали книгу: она хороша, прекрасна, вы сами, как самый строгий и беспристрастный судья своего таланта, первый заметили достоинства ее, так же как и недостатки. Но не так поступят с ней критики, враги рождающегося дарования: они найдут в ней небывалые недостатки, постараются унизить, затереть, совершенно уничтожить ее, если можно. Мало,-- они докопаются до вас самих; какое-нибудь гнусное, бездарное творение, ничтожнейшее возможной ничтожности, низостью души кой-чего добившееся, творение, с которым нельзя встретиться на улице, чтоб не пожалеть в нем человека, стыдно быть в одном обществе,-- посягнет на ваше доброе имя, превратит вас в нуль -- и всё это для того только, чтоб наполнить страницу ничтожной газеты. О самой книге и говорить нечего, подобные ценители закидают ее сором, втопчут в грязь и в доказательство беспристрастия своего приговора скажут только: ведь и мы можем написать так же!

– - Но есть же люди, которые достигли известности на поприще пиитов еще недавно. Ужели я столь несчастлив? К тому я драматический автор, тут судит сама публика. Я покуда ограничусь театром. К театру я чувствую в себе призвание. Я пишу во всех родах: трагедии, оперы, драмы, водевили. Да, вы еще не читали моего водевиля. Вот он, послушайте! (он взял одну из тетрадей) "Святополк Окаянный", водевиль в одном действии, с куплетами, действие на Арбате, в Москве.

– - Но Москвы тогда еще не было?

– - Doctoribus atque poetis omnia licent, {Ученым и поэтам всё позволено (лат.).} -- отвечал он и продолжал читать:

– - Явление первое. Театр представляет померанцевую рощу…

– - Но какие же померанцевые рощи в Москве?

– - Doctoribus atque poetis omnia licent,-- снова произнес он с некоторой досадой и продолжал:

– - Святополк ходит в задумчивости и напевает известную песню: "Не шей ты мне, матушка, красный сарафан…", потом садится и начинает писать, потом читать: "С ног до головы целую тебя, любезная Элеонора…"

– - Погодите немного, Иван Иванович, это мы прочтем после, я теперь не расположен смеяться,-- сказал я, чувствуя особенное желание пофилософствовать, что у меня обыкновенно случалось на тощий желудок…

– - Хорошо! -- сказал он.

Я взял его за руку и продолжал:

– - Положим даже, что журналисты, по какому-либо особенному случаю, вас расхвалят; но это еще не всё. Найдутся другие неприятности.-- Вы -- мечтатель в поэзии, но положительный в жизни; разумеется, вам не захочется всегда брать сюжетов из мира фантазии; вы возьмете их из природы, живьем перенесете на бумагу типические свойства человека, подмеченные вами; вы довольны своим трудом; вдруг чрез несколько дней доходят до вас слухи, что вы поступили неблагородно, бессовестно, низко… "Как? Что?" -- воскликнете вы. "Еще запираешься,-- говорит ваш приятель,-- поздно, брат, мы узнали… Стыдно, стыдно: а еще человек с талантом,-- списывать портреты с известных людей и разглашать печатно их семейные тайны; да и что он тебе сделал, за что ты его так выставил? он человек прекрасный!" Вы в недоумении, сердитесь, не знаете: что подумать. Приятель ваш подсмеивается над вами, и наконец дело кончается так: вы узнаете, что в вашем последнем сочинении выведены известные лица, которых сходство изумительно; одним словом, вас обвиняют во всем том, что мы разумеем под словом "личности". Не виноватый в этом ни душой, ни телом и, может быть, по благородству своего характера неспособный на такой поступок даже против человека вами ненавидимого, вы становитесь подозрительным в глазах людей благомыслящих и наживаете себе тайных недоброжелателей.

– - Но, может быть, на театре…

– - Еще хуже, одно случайное сходство фамилий, и вы неправы.

– - Уж четвертый час, сударь; не прикажете ли сварить кофею? -- послышался в дверях голос милостивого государя.

Я изумился, желудок мой обрадовался… "Но откуда взялся этот кофе?" -- подумал я и повернул голову к Ивану. Только я увидел его, надежды моего бедного желудка вмиг разрушились: я сейчас догадался, что Иван приводил в исполнение то, что, по его словарю, называлось "задавать тону".

– - Болван! -- сказал я с притворным гневом.-- Ты прежде этого мне не напомнил, а теперь уже время обедать.

Иван был очень доволен моим ответом и с самодовольствием возвратился за ширмы.

– - Ну, любезный Иван Иванович, на что вы решаетесь?

– - Но призвание, я вам скажу, оно-то меня волнует.

– - Вы можете писать и не печатать.

– - Но, вселюбезнейший Наум Авраамович, неужели слава, выгоды, которые представляет звание сочинителя, не выкупают с лихвою неудобств, вами представляемых?