— Если ты хочешь извиниться за то, что так грубо занимался со мной любовью...
— О, я извиняюсь не за это, — рассмеялся он. — Откровенно говоря, я был бы только рад, если бы наши стычки приводили к таким необузданным проявлениям чувств. Я отнюдь не против повторить.
Розамунда зарделась от смущения. Ее голубые глаза стали совсем синими, пронизанными светом искренней радости, пылкости и любопытства.
— Ты хочешь знать, на что я способен, если разозлюсь как следует? — Он задумчиво побарабанил пальцами по подбородку. — Хм, дай-ка подумать.
Гриффин притворился, что думает, хотя на самом деле уже знал, что будет делать. Его воображение рисовало причудливые любовные сцены, тесные объятия, соития...
Розамунда облизнула свои красные припухлые губы, и сразу у него в горле пересохло. Нет, пока еще рано делиться подобными фантазиями. Но как знать, в будущем...
— Надумал? — спросила Розамунда.
Она стояла, по-прежнему прислонившись к стене.
Ухмыльнувшись, Гриффин ответил:
— Тебе придется подождать. И тогда посмотрим.
Она нахмурилась и недовольно выпятила нижнюю губу.
На губах Гриффина заиграла лукавая улыбка.
— Ты выглядишь словно падший ангел, которого не впускают в рай.
Розамунда рассмеялась.
— После того, чем мы с тобой занимались, меня бы это нисколько не удивило.
Нагнувшись, он поднял медальон и без колебаний, не открывая его, подал ей. Несмотря на их примирение, она не показала ему то, что было внутри.
— Я починю цепочку, — уныло предложил он.
— Не беспокойся, сама справлюсь, — весело ответила она. — Я умею исправлять такие небольшие повреждения.
Медальон исчез в складках ее платья, по-видимому во внутреннем кармане.
— Гриффин? — окликнула она.
— Да?
— Я сказала тебе правду о Лодердейле. Ты сам, наверное, это знаешь. Я никогда не любила его и даже не вспоминала о нем, после того как мы расстались.
По-видимому, она сама верила в то, что говорила. Разве могла она сказать ему что-нибудь другое? Поверил ли Гриффин в искренность ее слов? Говорила ли она правду или просто отказывалась от своих чувств к Лодердейлу? Как бы то ни было, но представление Розамунды об идеальном, браке подсказывало ей, как надо действовать в подобном положении.
Гриффин мучительно раздумывал над ее словами. А ему следовало быть на седьмом небе от радости, ведь она верна ему, мечтает о семье, о детях. Внезапно перед его мысленным взором возникло видение золотоволосой девчушки — у него даже захватило дыхание от счастья и боли.
Он нежно поцеловал Розамунду в щеку.
— Прости меня за эту вспышку. Обещаю, такое больше не повторится.
— Охотно прощаю, — улыбнулась она. — Только знаешь, я была бы очень рада, если бы имя Лодердейла больше никогда не всплывало в нашем разговоре. Что же касается остального, то на самом деле меня не пугает твоя вспыльчивость, я нахожу ее очень возбуждающей.
Вот это новость! Он удивленно посмотрел на нее.
— Ты это всерьез?
— Более чем. Когда мои родители ссорились, то мать швыряла в отца все, что попадало ей под руку. Отец превращался в холодную сосульку и уходил, иногда не бывал дома неделями. Мне же больше по душе честность и откровенность во всем.
Однако сегодня, мелькнуло в голове Гриффина, она была не совсем откровенна. Ладно, это не так уж важно.
— Особенно когда разговор на высоких тонах перерастает в столь захватывающее и увлекательное действо.
Розамунда рассмеялась и сделала несколько шагов вперед. Разбросанные по полу шпильки заставили их обоих вернуться к реальности. Гриффин помог ей собрать шпильки.
Розамунда заколола рассыпавшиеся волосы и поправила прическу. Помогая ей, Гриффин больше мешал ей приводить себя в порядок.
Подойдя к зеркалу над камином, она взглянула на свое отражение, все ли в порядке. Любуясь собой в зеркале, она задала все тот же вопрос:
— Так что насчет Жаклин?
И тут же поняла бесполезность вопроса.
Лицо Гриффина сразу стало жестким и суровым.
— Мы немедленно уезжаем в Лондон.
Глава 20
Скомкав клочок бумаги, Гриффин уставился в окно, выходившее в сад. Долгие годы сад выглядел заброшенным и диким, но теперь изменился, стал опрятнее, чище, красивее, как в далеком прошлом, когда жива была его мать.
Теперь в саду трудились садовники, следившие за цветниками, оранжереями, газонами и деревьями. Сад словно воскрес и все благодаря ее усилиям.
Почему Розамунде удавалось так легко сходиться с людьми? Почему так легко она завоевывала их доверие?
Гриффин покачал головой. Довольно глупые вопросы! Точно так же, как и он, прислуга Пендон-Плейс поддалась ее неотразимому очарованию. Медленно, но осязаемо, Пендон-Плейс превращался из музея в жилой дом.
Он скорее согласился бы умереть, чем признаться, что ему очень нравятся перемены. Он предпочитал ничего не замечать. Более того, даже делал вид, будто не знает, что прислуга получает двойное жалованье.
Осторожно, вернее, неуверенно, он развернул скомканную записку и вгляделся в написанное.
Видел ли он раньше этот почерк?