Без работы

— Да, нравится, — упрямо повторила она. — К тому же за это хорошо платят.

— Тогда о чем речь? — отрезал Крючков.

— Конечно, не о чем мне с тобой разговаривать. Вот ты знаешь, что такое любовь? Любовь — это умение прощать. Как Бог прощает. Ты понимаешь? Может быть, я и хотела начать новую жизнь. Уехать туда, где меня никто не знает, — Aim выразительно цокнула языком.

— Не хотел тебя обидеть, — глядя в сторону, произнес Павел, — только, мне кажется, сложно перечеркнуть свое прошлое.

— Ты меня можешь обидеть? Кто ты такой вообще? Да пошел ты, — презрительно проговорила девушка, и на выдохе еле слышно добавила: — Ну и дурак.

Аня резко поднялась из-за стола. Она схватила с вешалки свою шубку и, бросив на сидящего перед пустой тарелкой Крючкова жгучий, презрительный взгляд, быстро пошла между рядами свободных столов к выходу. В ее душе все кричало от негодования: кто он такой, чтобы ее осуждать?! Или он думает, она ждет от него оправдания?! В сознании девушки произошла странная перемена. Вначале Анюте казалось, Павел имеет какое-то очень редкое качество, выгодно отличающее его от остальных ей знакомых мужчин. Теперь представилось, Крючков один из гнуснейших кретинов, с которыми ей доводилось встречаться. А ведь она хотела открыть ему душу… Но, убедившись, что он не способен полюбить ее такую как она есть, полюбить просто — по факту существования, она возненавидела Павла.

Ошарашенный Павел не мигая глядел вслед выбегающей из ресторанного зала Анюте. Он пытался понять: что случилось? И никак не мог найти объяснения странному поведению девушки. Ничего пугающего вокруг не было. Над барной стойкой в углу на специальном кронштейне висел телевизор и беззвучно транслировал новости. Под ним удобно расположились два широкоплечих пузатых мужчины. Они пили светлое пиво из стеклянных приземистых кружек и тихо о чем-то переговаривались.

На экране засветилась Комсомольская площадь — здания вокзалов, очередь припаркованных вдоль Краснопрудной машин. В кадре появилась группа суровых таксистов, крутящих ключи зажигания на указательных пальцах. Молодой репортер с микрофоном загородил собой привокзальных бомбил. Он зашевелил губами в неслышном монологе. Камера переместилась; экран заполонило щекастое лицо одного из сидящих у барной стойки мужчин, выглядывающее из окна водительской двери потрепанной иномарки.

— Огурец, смотри, тебя, на хррр… показывают! — воскликнул другой мужчина, нацелил пультом в телевизор и включил громкость.

— А вы что думаете о легализации частных такси? Нужен ли россиянам этот закон? — раздался звонкий голосок репортера на фоне мужественной, наполненной, как у Марлона Брандо, меланхоличной мукой физиономии водителя.

Водитель разомкнул массивные челюсти и произнес:

— … (пи). Я уважаю воровской закон. На зоне люди за базар (пи) отвечают. А эта (пи) в Думе, все (пи), пошли они все в (пи). Вот, что я на (пи), думаю. Ясно?

Крючков пододвинул к себе тарелку с отбивной и картошкой. Он незамедлительно атаковал вилкой дразнящее запахом блюдо, благоразумно решив, что оплаченный ужин не должен пропасть.

К месту ночевки Павел добирался навеселе. Его качало из стороны в сторону. Эйфория, вызванная вкусной бараниной и значительной порцией водки, порождала занятные ассоциации — будто с его плеч упала тяжелая глыба и теперь непривычная легкость не давала твердости заплетающимся ногам. В душе танцевала давно позабытая беззаботность. Все проблемы сводились к тому, как дойти до вокзала и не упасть. Крючков улыбался.

Ощущение тепла и уютная сытость настроили Павла на созерцательный лад. «Пусть все идет как идет, — говорил себе он, помахивая руками. — Сколько так будет еще продолжаться? Не знаю. Я живу на вокзале. Пусть. Когда появится возможность, заживу лучше. Ведь неизвестно, как эта история закончится, так?» Крючков обращался к невидимому собеседнику, который таился за матовыми от электрической иллюминации облаками. «Бог есть, — уверял себя Павел. — Он наблюдает за мной и не даст мне пропасть».

На площади, в самом ее центре, неожиданно выросла красиво подсвеченная, расфуфыренная строгими пирамидальными украшениями елка.

«Когда ее тут поставили? Столько раз ходил мимо и не обращал на эту красавицу никакого внимания, — подумал со сладостным сожалением Павел. — Ничего не видел вокруг, кроме заботы. Нам кажется, в мире мало приятного, потому что хорошее не замечаем. Нас съедают бесконечные хлопоты. Мы проводим жизнь в погоне за каким-то мифическим счастьем. А оно, может быть, совсем рядом. Мы разучились радоваться простым, светлым вещам. Как здорово разглядывать звездное небо! Правда, в Москве звезд не видно. И все равно здесь очень красиво. Куда не глянь, всюду море огня».