Без пути-следа

Двери «Мерседеса» хлопнули. Мите всегда нравилось слушать, как хлопают двери крупных породистых машин. Есть в этом звуке что-то от хруста яблока. Гигантского сочного яблока. И в жестах, какими захлопывают красивые глянцевые двери, столько же радости, сколько в жестах, подносящих ко рту яблоко. Хрусть! Рызенко выскочил раньше телохранителя и затрусил к банку. Он всегда торопился. Он выскакивал из машины и бежал. И лицо у него было, как у шахматиста, обдумывающего ход. В десятках глаз, вольно и невольно, мимоходом и надолго задержавшихся на нем, одно и то же: зависть и любование. Все хотят вот так хлопать дверью «Мерседеса» и бежать к банку впереди телохранителей.

Митя решился. В самый последний момент, когда Рызенко уже подходил к лестнице, шагнул наперерез.

— Михал Юрьич?

Рызенко остановился, поставив одну ногу на ступеньку. Выглядел он нерадостно. «Без раболепия, — напомнил себе Митя, — без раболепия». Неделю назад все получилось вполне пристойно. Постучал, вошел. Держался уверенно, правая рука на кобуре, левая вдоль туловища. «Извините, что отвлекаю». Рызенко выслушал его, посмеялся законодательной шутке. Он ведь и сам когда-то куда-то баллотировался. Обещал подумать.

— Михал Юрьевич, я подходил к вам в прошлый понедельник, — начал Митя, встав слишком близко, слишком прямо заглядывая Рызенко в глаза. — Насчет паспорта? насчет гражданства?

Пауза затягивалась, и он начинал жалеть о том, что затеял. Рызенко молчал. Быстрая тень пролетела по его лицу, он вспомнил.

— А! Ну и что?

Митя жалел, жалел, жалел. Решительно и бесповоротно жалел о том, что затеял. «Личка» стояла поодаль, наблюдая за их разговором. Лучше бы позволил Вове выйти с мятой щекой на всеобщее осмеяние. Но деваться было некуда, нужно было договаривать.

— Я вам рассказывал. Мне в ПВС паспорт не меняют. Закон новый вышел? Вы сказали, что подумаете… — Голос был сладок, липок, голосовые связки выделяли сироп. Сплюнуть вместе с языком. Он покашлял: —?что подумаете насчет того, что можно сделать.

Рызенко пожал плечом и подался вперед, быстро наполняясь движением.

— Так что ты хочешь, чтобы я поехал туда, им морды набил, что ли?

И побежал вверх по лестнице. Шесть ступенек крыльца пролетел, как выпущенный из пращи, дернул массивную дверь. «Забыл открыть», — спохватился Митя. Вслед Рызенко, приноравливаясь к его шагам, уже цокала каблуками по мрамору начальница кассы. Митя поправил кобуру и пошел вдоль банковских машин, бессмысленно разглядывая номера. Водители кучковались вокруг расстеленного на чьем-то багажнике кроссворда и, скорей всего, ничего не видели. Парни из «лички» уже выгружали из багажника коробки с водой. «Не в настроении, — подумал Митя. — Не надо было сегодня подходить. Плохое настроение. Оно и утром было заметно, что не в настроении. Зачем было лезть?» Над сливающимися в полосу крышами машин дрожала изморось. Крыши блестели. «Может быть, если бы в пятницу подошел, после обеда? А сегодня не надо было. Зря. Сегодня не надо было».

Он перестал раздражаться. Пусть. В конце концов, без раболепия в этой карикатурной форме, похожей на форму полицейского из далекой банановой страны, сложно. Нужно тренироваться. С каким-то медицинским интересом Митя всмотрелся в себя. Все там на своем месте — и раболепие никуда не делось. А куда ему деться? Селекция. Чего ты ждал? Тебя имели, не спрашивая разрешения, тебя учили выбирать сердцем, регулярно ныряя в твои карманы, — и чего ты ждал после этого? Нельзя же жить в свинарнике и верить, что ты — благородный олень.

Вышел Толик, усмехнулся:

— Ну, спросил?

— Спросил.

— И что?

Митя хлопнул правой рукой по сгибу левой. Толик усмехнулся еще раз, покачал головой.

— Ну и что, грузинский нелегал, на историческую родину? Где же ты, мое Сулико?

Собственно, шутили по поводу Митиного паспорта все одинаково. И Митя посмеивался вместе с ними. Не рассказывать же им, что на самом деле зависит сейчас от этого паспорта. Вынув пачку сигарет, Толик показал: будешь?

— Бросил.

— Правильно, генацвале, нелегалам здоровье главное. Кэ цэ, мало ли что. Подполье или в горы придется уйти.

Эти Толиковы словечки «кэ цэ» да «кэ че», максимально сокращенные «как говорится» и «короче», Митя и сам иногда употреблял их на работе. Ничего не поделаешь, когда столько лет работаешь вместе, начинаешь ассимилироваться. Толик, в свою очередь, тоже перенял у Мити кое-что: стал брить подмышки и читать толстые книги исторического содержания.