– Дьявол, – машинально отозвался Мёрк.
– Не вполне адекватное для данного контекста выражение. Я бы выразился кардинально противоположно, – улыбнулся профессор.
– Но какое это все имеет отношение к Франку? – выразил недоумение Карл.
– Погодите, еще не всё. Если взять из разных религий наиболее выдающиеся фигуры, мы увидим, что для всех этих религий характерен ряд общих признаков. Я уже упомянул сходство между жизненными путями Гора и Христа, и ровно те же самые элементы переходят в другие религии: момент рождения, цари-волхвы, путеводная звезда, ученики, чудеса, предательство, распятие, смерть и воскрешение, если перечислять основные вехи. Все они созвучны для греческого бога Аттиса, персидского бога Митры за двенадцать столетий до Иисуса, для индийского Кришны за девять веков до Иисуса, для древнегреческого Дионисия – за пять веков, как и для богов других стран, таких как Индостан, Бермуды, Тибет, Непал, Таиланд, Япония, Мексика, Китай и Италия, – и это не полный список. Всякий раз мы имеем дело с одной и той же историей лишь с небольшими модификациями.
– Э… модификациями? – Ассад сам превратился в вопросительный знак.
– Отличиями, изменениями.
Сириец кивнул. На его лице появилось странное выражение, которое Карл никак не мог интерпретировать.
– У меня такое ощущение, что наш дорогой Франк поклонялся солнцу или что-то в этом роде, – рискнул предположить Карл. – Возможно, я ошибаюсь. Но каким образом он вообще вписывается в эту картину?
Профессор в очередной раз поднял вверх кривой палец.
– Терпение, господин Мёрк, скоро я дойду до этого. – Он выцарапал из коробочки еще одну пастилку. – Простите, мне удалили слюнную железу с одной стороны – рак, понимаете ли, – поэтому мне постоянно приходится стимулировать оставшиеся железы, чтобы рот не пересыхал слишком сильно. А вот эта лакрица просто чудо как хороша. Пожалуйста, угощайтесь.
Он протянул им коробочку. Карл из вежливости взял пастилку.
– Тут все так сложно, и я мог бы говорить на эту тему часами. – Профессор рассмеялся – никто и не сомневался. – Но – спокойствие, я подвожу вас к тому, что общие знаменатели в сказаниях разных религий берут начало из астрономических, а в большинстве случаев также и из астрологических феноменов. Давайте, к примеру, обратимся к явлению рождения: рожден девственницей двадцать пятого декабря, встречен тремя мудрецами, царями, следующими за путеводной восточной звездой. А вот и астрономическое объяснение. В декабре самая яркая звезда на небе Северного полушария – это Сириус, который лежит почти на одной прямой с тремя звездами Пояса Ориона, который первоначально назывался…
– «Три волхва», – предположил Ассад.
Кривой палец вновь взмыл ввысь.
– Так точно. Итак, три волхва на одной линии с ярчайшей звездой, в то же время эти самые три волхва указывают вниз, прямиком на место восхода Солнца двадцать пятого декабря. Потому волхвы «следуют» за крупной звездой на восток, к Солнцу, символу жизни и спасителю человечества. А над ними простирается созвездие Девы, второе название которого «Дом Хлеба». А теперь взглянем на родину нашей христианской веры, город Вифлеем, и переведем это название с древнееврейского. Получаем…
– «Дом хлеба»? – перебил его Ассад.
– Так и есть. Если мы присмотримся к другому важному символу, общему для разных религий, кресту и распятию, тут можно вновь разглядеть кое-какие астрономические аллюзии. Общеизвестно, что в дни двадцать второго, двадцать третьего и двадцать четвертого декабря Солнце находится на небе ниже всего. Кому, как не нам, северянам, знать об этом. Это самые мрачные дни года, а в стародавние времена такую темень толковали даже как смерть, ибо кто ж знал – появится ли Солнце вновь или нет? В то же время, две тысячи лет назад, двадцать второго декабря на небе южной Европы было прекрасно видно созвездие Южный Крест, а спустя трое суток Солнце начинало (слава богу!) вновь продвигаться в северном направлении. То есть само Солнце, символ бога, зависало, как мертвец, под крестом, а затем вновь продолжало движение, то есть воскресало. Наш Иисус Христос делит эту судьбу с большинством других солнечных божеств.
– Такие вещи в открытую обсуждаются на теологическом факультете? – поинтересовался Карл.
Действующая рука Йоханнеса Таусена задергалась.
– Естественно, многое в моем рассказе является общеизвестными фактами, однако столь доскональные астрономические интерпретации не имеют отношения к теологическому учению.
– Очень странно, – заметил Мёрк, не понимая, каким образом применить полученное знание. Возможно, забавно было бы высказаться в подобном ключе во время подготовки к конфирмации, однако священнику такой разговор вряд ли пришелся бы по душе.