Без переводчика

Возмущение народа растет. И в 1839 году снова вспыхивает революция. На этот раз она одерживает победу.

Крохотный народ, зернышко между жерновами истории, выжил, сохранил национальное единство, свой язык и гордо водрузил над столицей свой трехцветный красно-бело-синий флаг.

Однако крепость еще не принадлежит ему. Прусский гарнизон покидает ее лишь в 1867 году. Северный Гибралтар разоружается, в казематы закатывают бочки с мозельским вином.

Испытания как будто позади…

Они не забыты

В приглашении, которое мы получили накануне, значилось: Эш, кладбище Лаланж, девять часов.

Город Эш люксембуржцы тоже с гордостью именуют столицей. И по праву! Дело не только в том, что Эш с тридцатитысячным населением — второй по величине город в стране. Эш плавит сталь, над ним по ночам сверкают яркие молнии. Это столица, столица стали! Выходит, великое герцогство позволяет себе роскошь иметь две столицы: одну — административную, другую — индустриальную, пролетарскую.

В городе Эше нет ни старинного храма, ни средневекового замка. Ведь он вырос полвека назад из рабочего поселка. Но он гордится своей короткой историей. Здесь в 1902 году начала создаваться социал-демократическая партия Люксембурга. «Красный Эш» — первый забастовщик.

Эти сведения мы получили от наших друзей по дороге на кладбище Лаланж.

На кладбище, в конце аллеи, стоит обелиск из розовато-серых плит арденнского песчаника.

Артур Узельдингер, председатель Общества Люксембург — СССР, и грузинский поэт Реваз Маргиани, уроженец горной Сванетии, несут к подножию памятника большой венок с ярко-красными цветами. На нем надпись: «Советским гражданам, погибшим в Люксембурге»… Мы все застываем в молчании. Проходит несколько минут торжественной, хватающей за сердце тишины. Вот где мы встретили наших погибших.

Потом Узельдингер вручает нам список похороненных. Пятьдесят два имени в этом скорбном списке.

Могилы замученных были в разных местах страны. Кто-то заприметил их, чтобы потом, сразу после войны, соединить вместе на кладбище Лаланж… Кто? Люксембуржцы, друзья, участники Сопротивления. Они же собрали средства на постройку этого памятника.

Прекрасный памятник, один из лучших здесь… Кругом могилы люксембуржцев. Узельдингер, показывая их нам, коротко сообщает; «расстрелян», «обезглавлен», «умер в тюрьме».

Узельдингер невысок, крепок, лицо у него сосредоточенное. Годы войны он провел в подполье, менял документы, явки. Не раз ему приходилось выскальзывать прямо из когтей смерти. Жену его арестовали, подвергли пыткам. Она была тогда беременна. Дочка Фернандина родилась в тюремном госпитале.

От Узельдингера и его товарищей я узнал замечательную историю люксембургского Сопротивления.

Со времени окончания войны прошли долгие годы, многое вспоминается со странным чувством: да могло ли такое быть?!

Заявление гауляйтера Зимона было поистине беспримерным: люксембургской нации не существует. Домой, в Германский райх!

В послушании Зимон не сомневался. Флаги со свастикой развевались над половиной Европы. Маленький Люксембург не посмеет и пикнуть!

Для начала Зимон приказал стереть все надписи на летцебургеш, запретить французский язык; возбранялось даже надевать широкие «баскские» береты, популярные во Франции. Говорить на летцебургеш разрешалось, но слова латинского происхождения велено было заменять немецкими!

Оккупанты, а с ними и предатели уже праздновали воссоединение с империей Гитлера. Оставалось только инсценировать народное волеизъявление. Для этого каждому люксембуржцу вручили анкету.

И что же? Девяносто процентов, а местами девяносто пять процентов населения ответили, что их национальность не немецкая, а была и будет люксембуржской. Подданство люксембуржское, родной язык — летцебургеш. На окнах запестрело: «Мы у себя дома!», «Нацисты, убирайтесь вон!»

Фашистский террор в Люксембурге усилился. «Сопротивление в любой форме, — сказал гауляйтер, — будет караться смертной казнью».

В августе 1942 года оккупанты расклеили приказ: «Лицам двенадцати возрастов явиться на призывные пункты!»

И опять маленький, отважный Люксембург не замедлил ответить. Утром 1 сентября в Эше, на металлургическом заводе, зазвучала сирена. Откликнулись заводы столицы, всей страны. В течение суток забастовка сделалась всеобщей. Остановились машины, замерли поезда, опустели учреждения, классы в школах, аудитории в лицеях.

Гитлеровцы ввели чрезвычайное положение. Немецкие зондеркоманды врывались в квартиры рабочих. По улицам помчались автомобили с рупорами. Людей загоняли в цехи угрозами, побоями, под дулами винтовок…

Несмотря на это, некоторые предприятия не работали неделю и дольше.

Сотни патриотов были заперты в тюрьмы и лагеря. Многих фашисты расстреляли.

10 сентября гауляйтер докладывал Гитлеру, что порядок восстановлен. Однако райх получил чувствительный удар от люксембуржцев. В армию призвали не двенадцать возрастов, а семь. Новобранцы при первом же удобном случае срывали с себя ненавистную форму и убегали в лес к партизанам. Многие уходили за границу, примыкали к французским или бельгийским маки.