На праздник в дом Эстебана и Алисии пришли все без исключения гости, а также некоторые из тех, кого не пригласили. Почти все тащили в корзиночках, мисках, на подносах разные деликатесы, любовно приготовленные ими дома. Эстебан обеспечивал горячее с углей, а также выпивку. Остальное, включая десерты, друзья приносили с собой. Давид и Сильвия пожалели, что не догадались прихватить с собой хоть пару бутылок вина.
Как и в таверне, когда Эстебан рассказывал свою историю, людей набилось битком. На диванах, стульях, стоя группами – везде были веселые, оживленные люди с бокалами в одной руке и свиными отбивными в другой. В саду ярко одетые гости собирались группками, напоминая подвижные цветочные клумбы, громко говорили, вскрикивали, смеялись. В их кастильской речи звучали полупонятные Давиду словечки местного горного наречия, которое в долине Аран особенно специфично. Супруги, хоть и мадридцы, после первого ошеломляющего впечатления от местного говора вскоре, однако, стали опознавать часто повторяющиеся слова – чеснок, огонь, сад и прочие.
Как и всегда, первой освоилась Сильвия. Давид, который считал себя весьма искушенным в переговорном процессе и знатоком человеческим душ, должен был ощущать горькую истину: он пасовал перед этими селянами – открытыми, простодушными, веселыми. Им нечего было делить, не о чем торговаться, они вообще не морочили друг другу голову: все, чего они ждали сегодня, – приятного вечера и простых удовольствий. Смеялись над шутками, ели и пили; и если ты с ними ел, пил и смеялся – ты был принят в этот добрый круг без условий и предрассудков.
Давид с Сильвией разделили с ними хлеб и смех и насладились их компанией.
Давид совсем не хотел пить лишнего. Вначале он уже принял изрядную дозу, чтобы преодолеть тошноту, и теперь чувствовал, что тяжелеет. Следовало остановиться, но каждую новую минуту появлялся кто-то, кого ему представляли и с которым нельзя было не выпить. Давиду было хорошо, весело; он находился в той приятной фазе опьянения, когда не замечаешь собственного состояния, смеешься с упоением и говоришь не переставая. Сильвия, наученная горьким опытом первого ужина по приезде, едва пригубливала сухое вино, вежливо отказываясь от всех тех фужеров, которые принимал Давид, уже изрядно навеселе.
Анхела тоже пришла, она беседовала в углу комнаты с владелицей овощной лавки, приглядывая за Томасом. Мальчик ел и разговаривал со своим ровесником, за тем тоже ненавязчиво присматривала мать. Анхела обвела взглядом гостей. Давид стоял рядом с красивой молодой женщиной, которая смеялась живо, но без развязности. Изящные движения, стройная фигура. В Давиде тоже появилось что-то домашнее, он не был так скованно сдержан, как прежде, – глаза блестят, поза расслабленная. Женщина, конечно, жена. Супруги резко отличались от других в этом маленьком обществе. Давид поднял голову, и их взгляды встретились. У Анхелы вдруг сильно забилось сердце. Она улыбнулась ему, чувствуя, что краснеет. Давид, ответив на ее улыбку, почти сразу же подошел к ней вместе с Сильвией, оставив собеседников на произвол судьбы. Пробиваясь к Анхеле через толпу, они наткнулись на Хосе, повара из «Эра Уменеха». Тот рванул от них в сад с вытаращенными глазами. Опустив какие-либо объяснения, Давид формально представил женщин друг другу, завязав общий разговор.
– Анхела выручила нас с тобой, одолжив лекарство в ту первую ночь, когда тебе было плохо. Помнишь, я рассказывал, как безуспешно искал в Бредагосе аптеку?
– Спасибо вам, Анхела. Тот ужин был для меня слишком…
– Местная олья?
– Да.
– Мы все знаем про олью в «Эра Уменеха». Кстати, когда привыкнешь, хорошее блюдо: тяжеловатое, но вкусное и питательное. Но в первый раз и на ночь – может повредить пищеварению.
– Как ты мне тогда сказала, Анхела, помнишь? Или ты привыкаешь к этой кухне, или умираешь. Ну так раз ты жива, проблемы больше нет, – улыбнулся Давид.
– Для хорошего пищеварения мы пьем по рюмочке ореховой настойки перед едой, – добавила Анхела.
– Так вот в чем дело! Да, я страдала безо всякой настойки, наедине с ольей, – смеялась Сильвия, изящно покачиваясь, как тростинка на ветру. – На Давида никакая еда не действует, это человек железный, закаленный годами фастфуда в командировках.
Давид отстраненно наблюдал за разговором женщин. Обе красивы. Анхела – как прелестный молодой жеребенок, пугливый и нервный, с ее непокорной короткой золотой гривкой блестящих волос и блестящими зелеными глазами. Сильвия – как прекрасный лебедь: плавные жесты, гордая шея и спокойные темные глаза, а на носике немного веснушек. Это две разные идеи того, что такое женщина, и обе равно хороши. Обе интересны. Когда Давид был молод, он мечтал прожить в окружении только красивых женщин. Неужели его мечта сбывается? «Давид, ты хватил лишнего».