«Без меня баталии не давать»

На «прощальный ужин» — так было названо это событие — были приглашены капитаны и офицеры всех кораблей во главе с вице-адмиралом Митчелом.

Ужин вылился в обычную попойку, где и хозяева и гости, изрядно опьянев, пели песни и русские, и английские. Один из первых тостов, пока ещё все были трезвые, Лефорт посвятил Петру:

   — Друзья мои, господа, я вручаю вам моего лучшего друга герра Питера и надеюсь, вы доставите его в вашу чудесную страну в целости и сохранности. Пью за ваше счастливое плаванье.

Бомбардир хотя и был пьян, но время даром не терял. Залучив в уголок капитанов, он договорился, чтобы они зачислили в матросы на время перехода его волонтёров.

   — И гоняйте их как Сидоровых коз.

Шафиров, переводивший разговор, сказал:

   — Господин бомбардир, они интересуются, что это за козы Сидоровы?

   — Объясни им, это те козы, которым не надо давать поблажки. Гонять вниз-вверх от палубы до клотика. Ну, а если серьёзно, чтоб они обязательно постояли на вахте. Обязательно.

Капитаны обещали, и обрадованный Пётр стал сам наливать им кубки с вином, не забывая и себя, более того, являя достойный пример в винопотреблении.

Тут же на ужине Пётр договорился с вице-адмиралом идти вместе на его фрегате.

   — Я буду у вас матросом, — сказал он Митчелу.

   — Почту за честь, сэр Питер, — отвечал адмирал.

Девятого января 1698 года состоялось отплытие Петра в Англию. Зима — не самое лучшее время для морских путешествий. Дули сильные холодные ветры, море бушевало. Вместе с Петром были на фрегате и саардамские спутники бомбардира — Ментиков, Головкин и Аргилович.

Пётр был одет в тёплую матросскую куртку и, несмотря на пронизывающий ветер, не хотел уходить с палубы. Приходилось и Митчелу торчать наверху.

Шли в полный бейдевинд[60], ветер дул в левую скулу судна, и его изящно качало и бросало, что веселило бомбардира, но не его спутников. Имеретинскому царевичу было плохо, его тошнило. Когда очень уж накатывало, он выскакивал на палубу, склонялся через поручни, блевал в зелёную кипящую воду. Пётр хватал его сзади за куртку, чтоб бедняга не свалился за борт, успокаивал как мог:

   — Ничего, ничего, Аргил. Это пройдёт. Терпи.

Не намного лучше чувствовали себя и Головкин с Меншиковым, лежавшие пластом в каюте.

И поэтому, когда последовала команда капитана: «Взять рифы!», что означало уменьшить площадь парусов, то «брать» их вместе с матросами полез на мачту и сэр Питер и справился с этим вполне профессионально. Но, «взяв рифы», он отчего-то не захотел спускаться на палубу, а оставался на марсе, да ещё махал оттуда рукой вице-адмиралу, звал к себе.

Митчел, улыбаясь, показывал рукой свою комплекцию, не могу, мол, с таким весом лезть на мачту. Пётр хохотал и не спешил спускаться вниз.

Митчел, воспользовавшись тем, что дотошный матрос наверху, ушёл в капитанскую каюту покурить. Набил трубку, затянулся с блаженством. Но вскоре туда явился и матрос Питер и бесцеремонно протянул руку к вице-адмиралу:

   — Дай-ка затянуться.

Митчел предложил свою табакерку, мол, набивай трубку, закуривай, но матрос всё же забрал адмиральскую, затянулся раза два и вернул. Лишь после этого достал из кармана свою.

   — Видишь, мокрая.

Вытер трубку прямо о куртку, продул, выбил о стол из неё чёрную мокроту, достал из кармана обрывок пеньковой верёвки, насухо протёр и только после этого стал набивать табаком.

Закурив, деловито спросил:

   — Сколько будем идти до Лондона?

   — Дня два-три. Не меньше.

   — Так долго?

   — Ветер-то видишь какой, идём в бейдевинд, а в море как бы не пришлось идти в крутой бейдевинд.

   — А если б шли в бакштаг[61]?

   — Дошли б в два дня, а то и меньше.

Вице-адмирал оказался прав, когда вышли из залива в Северное море, то попали в самый настоящий шторм. Пришлось зарифить полностью все паруса, оставив лишь штормовые косые кливера на бушприте.

В Лондон приплыли лишь 11 января, вошли в Темзу, в которой кишмя кишели корабли самых различных стран. Устроив гостей в отведённой для них квартире на берегу Темзы, адмирал отправился в Кенсингтонский дворец на доклад к королю Вильгельму Оранскому.

   — Ну как вам, Митчел, понравился наш друг? — спросил король, выслушав доклад.

   — Неугомонный человек, ваше величество, он почти весь путь пробыл на палубе и с большим азартом выполнял все матросские обязанности.

   — Чудак, — усмехнулся Вильгельм. — Но вы, надеюсь, исполняли все его просьбы?

   — Да, ваше величество, я рассказывал ему обо всём, что его интересовало.

   — Я догадываюсь, что его интересовало. Море? Верно?

   — Верно. Он только о нём и расспрашивал.

   — Ну что ж, мы должны полностью удовлетворить любознательность этого чудака. Пусть забавляется, коли ему это интересно. Удивляюсь, как он может править страной.

   — Мы об этом не разговаривали, ваше величество.

   — Ну, конечно. До того ль ему.

После ухода Митчела были вызваны к королю маркиз Кармартен и известный художник Кнеллер[62].

   — Маркиз, — сказал король, — прибыл наш друг, которому была подарена ваша яхта.

   — Царь Пётр?

   — Да. Только, пожалуйста, не называйте его так, маркиз.

   — А как?