«Без меня баталии не давать»

   — Но я должен посоветоваться с командирами.

   — Советуйтесь. Я жду.

Левенгаупт быстро собрал генералов, нескольких полковников, объяснив им требования русских, спросил:

   — Как вы считаете, готовы наши солдаты драться?

   — У нас пала дисциплина, — сказал генерал Крейц. — Я хотел переправиться через Ворсклу, но солдаты наотрез отказались.

   — Да, — вздохнул полковник Дукер. — Солдаты уже не хотят драться, они не верят в победу.

   — Значит, как я понимаю, мы должны принять условия русских, — подвёл итог Левенгаупт.

   — Надо попытаться выторговать почётные условия сдачи, — посоветовал Крейц. — Скажем, сдаётся только огнестрельное оружие, холодное остаётся у нас, и после сдачи все офицеры отпускаются на родину.

   — Хорошо, я попробую, — сказал Левенгаупт.

Однако, выслушав условия шведов, парламентёр сказал:

   — Светлейший князь велел передать, что примет капитуляцию только безоговорочную. И я уже не могу ждать. Армия готова к атаке, светлейший ждёт ответа.

Ах, если бы Левенгаупт знал, сколько привёл с собой войска Меншиков, — всего 9 тысяч, а у шведов было 16 тысяч, — возможно, он бы принял другое решение. Но шведы думали, что на окружающих холмах сосредоточилась вся русская армия.

   — Передайте князю, что мы вынуждены принять его условия.

Здесь, у Переволочны, Меншиков победил врага, не сделав ни единого выстрела, не потеряв ни одного человека.

И когда на следующий день туда прибыл царь, светлейший не преминул похвастаться:

   — Я разбил шведов, мин херц, не обнажив шпаги.

   — Ну что ж, молодец. Жаль, конечно, что короля не прихватил и Иуду.

   — Придёт час, прихватим.

   — Так вот, к тому часу следует медаль изготовить. Пошли нарочного на монетный двор с велением изготовить медаль десяти фунтов весу, дабы на ней был Иуда, на осине повесившийся, под ним тридцать сребреников, и назади чтоб надпись была: «Треклят сын погибельный Иуда, еже за сребролюбие давится». К той медали была бы цепь в два фунта. И все чтоб немедля прислали к нам нарочной почтой. Этой медалью мы и наградим Мазепу, когда он в наших руках окажется.

   — Добрая задумка, — сказал Меншиков. — Ныне ж отправлю нарочного. Ну, а когда достанем Мазепу, я сам его награжу этой монетой, допрежь в петлю сунуть.

Но не пришлось светлейшему «награждать» Мазепу десятифунтовой медалью, хотя её очень скоро доставили из Москвы.

Через два с небольшим месяца после бегства за Днепр Мазепа умер в Бендерах. Одни говорят, своей смертью, другие, мол, отравился. Но это для истории уже не имело никакого значения, ибо имя Мазепы осталось в веках символом предательства и низкого коварства. И несмываемого позора его наследникам.

Предатель родины — позор всего рода.

41 Триумф

Едва воротившись из-за границы, где пожинал дипломатические плоды полтавской победы, укрепив, а точнее возродив Северный союз, Пётр сразу принялся за подготовку триумфального въезда в Москву победителей Полтавской баталии.

Он сам расписывал, кто за кем должен следовать и почему, и упрекнул Меншикова за то, что тот поспешил с казнями предателей:

— Эх, Данилыч, как бы нам сейчас пригодились Мюленфельс и Ройтман. Мы бы пустили их на санях под виселицами, с надетыми на шею петлями. Сия б картина являла расплату за предательство.

   — Что делать, мин херц, когда брал их, не о том думалось. Думалось скорее зло наказать. Вот и посадил Ройтмана на кол, а Мюленфельса в петлю. И знаешь, ей-богу, не каюсь.

   — Всё равно жаль. Славная б картина получилась и поучительная.

Чтобы отвлечь Петра от огорчения из-за отсутствия «славной картины», Меншиков спросил:

   — А как ты, Пётр Алексеевич, вновь дарил шпагу Августу? Куда глаза свои бесстыжие он девать изволил?

Пётр засмеялся, даже перо отложил, которым расписывал въезд триумфальный.

   — Ты знаешь, Данилыч, я возьми и спроси его при встрече в Торуни: «Дорогой друг, а где ж моя дарёная шпага с бриллиантами?» А он и глазом не сморгнул. «Забыл в Дрездене», — отвечает. Ну тут я вынимаю ту самую, с бриллиантами, подношу ему и говорю: «Тогда, дорогой друг, дарю тебе новую». Ха-ха-ха. Нет, Данилыч, ты бы видел его рожу.

   — Он узнал хоть её?

   — Как не узнать. Таскал не менее года, пока Карлусу не подарил. Но ничего, проморгался, ввечеру давай себе «малый кусочек» берега в Прибалтике просить.

   — Вот наглец. И ты дал?

   — Нет, разумеется. Говорю ему, все мои союзники меня покинули в затруднении, предоставив своим силам. И то, что ныне русской кровью завоёвано, не уступлю, понеже я не враг своей отчине.

   — И зачем тебе такие союзники, которые ждут, как бы чужого урвать?

   — Нужны, Данилыч. И такие нужны, коли других нет. А Августа, хоть он и каналья, ценю за то, что он Карлуса многажды на себя отвлекал. А нам оттого передышка учинялась. Если б король сразу на нас пошёл, было б нам зело тяжело.

   — Но ведь Август всегда ж бегал от него, ни разу не посмел подраться с ним.