«Без меня баталии не давать»

   — Ваше государ... — потерял от страха повар дар речи. — Что поставят... то и... Я ж рази...

   — Кто поставляет?

   — Прохоров, ваше государское... Прохоров.

   — Ты, — ткнул царь десятника пальцем в грудь. — Отнеси в мою избу эту чашку с варевом и ложкой. И скачи в город, тащи мне Прохорова. А ты, — обернулся к повару, — веди в кладовую, кажи крупу, муку.

Царь сам быстро развязывал в кладовой мешки, брал в ладони крупу, нюхал, пробовал на вкус. Отплёвывался. Ругался.

Повар следовал за ним, никак не выпуская из рук уполовника, словно тот помогал ему страх пересилить, и лепетал косноязычно:

   — Ваше государ... Ваше ведическое государство...

   — Где мясо? Кажи мясо, — приказал Пётр.

В мясной половине он перевернул несколько ободранных туш.

   — Это что? Всегда такую дохлятину ставит?

   — Таку, таку, ваше государск...

Из поварни Пётр решительно пошёл к своей избе, сбивая палкой торчавшие из снега будылья репейника. Он был так расстроен увиденным, что, войдя в прихожую, приказал адъютанту:

   — Ко мне никого... Только купца Прохорова.

В крохотной комнатке его стол занимал едва ли не половину всего пространства. На ближнем от двери краю стояла чашка с варевом, уже подёрнувшимся сизой плёнкой. На другом краю были навалены чертежи строящихся кораблей.

Пётр прошёл туда, сел, углубился в чертежи, что-то помечая карандашом, меряя линейкой, лежавшей тут же. Постепенно увлёкшись делом, он поостыл и, казалось даже, забыл обо всём.

Но вот скрипнула дверь, на пороге явился адъютант.

   — Государь, прибыл купец Прохоров.

Царь поднял голову от чертежей, потёр переносицу, словно что-то вспоминая.

   — A-а, Прохоров? Давай его сюда, голубчика.

Купец, крепко сбитый, с окладистой бородой мужчина, в дублёной шубе, встал у порога, держа бобровую шапку в руках.

   — Желаю здравия, ваше величество.

   — Раздевайся, Прохоров, — сказал царь почти дружелюбно. — Чай, в гости пришёл.

Прохоров не спеша снял шубу, не найдя свободного штыря на стене, аккуратно положил её на лавку в угол вместе с шапкой.

   — Пошто с бородой? — поинтересовался Пётр.

   — Я пошлину уплатил, государь.

   — Сколько?

   — Как и положено — сто рублёв.

   — Сто рублёв? — переспросил с оттенком уважительного удивления царь. — Богато живёшь, купец.

   — Не обижаемся, государь.

   — Ну что ж, садись, Прохоров, к царскому столу, — кивнул царь на чашку. — Да отведай нашего варева.

Прохоров сел к чашке и, увидев варево, кажется, смекнул, зачем зван, но виду не подал.

   — Я токмо из-за стола, государь. Сыт. Благодарствую.

   — Посля станешь благодарить. То, что дома ел, — не в счёт. Здесь тебя царь угощает. Ешь. — В голосе Петра явилась некая жёсткость. — Ешь, Прохоров, не ломайся.

   — Но, государь...

   — Ешь! Велю, — стукнул ладонью Пётр по столу. Прохоров вздрогнул от этого, схватил ложку, зачерпнув первую, смотрел столь жалостливо на варево, словно свою плоть вкусить готовился.

   — Ну-у! — прорычал Пётр.

Купец начал есть. С грехом пополам проглотил три ложки, поднял на царя глаза, полнящиеся слезами.

   — Не могу, государь.

   — Ах, не можешь! — рванулся к нему Пётр с палкой. Но первый удар не получился, палка зацепила низкий потолок, да и Прохоров утицей скользнул со стула на пол.

   — Государь, за што?

   — Ай не знаешь, за што, сукин сын! — Царь схватил купца за ворот, оторвал от пола, бросил в угол на его шубу. Начал бить по щекам ладонью, тяжёлой, как из железа, приговаривая: — Это тебе за крупу! Это за мясо! Это за крупу!

Потом отошёл к столу, тяжело дыша, не от битья, от гнева, дёргая щекой, приказал:

   — Жри, скотина. Всё жри. Иначе повешу. Прохоров, трясясь и плача, сел к столу, опять взялся за ложку. Ел, постанывая, глотал, почти не жуя, в чашку капали слёзы, сопли.

Пётр прошёл на своё место, набил трубку. Закурил. Заслышав, как заскрёб купец ложкой дно чашки, сказал:

   — Довольно. Ещё объешься.

Купец отложил ложку, подозрительно икнул, видимо, съеденное у него стояло колом в горле.

   — Что ж молчишь, — усмехнулся Пётр. — Али с угощеньем язык проглотил?

   — Спасибо, государь, — прошептал купец одними губами, боясь сильно рот открывать, дабы варево назад не пошло.

   — Так вот, Прохоров, завтра же поставишь на верфь во все поварни добрую муку и крупу. Да и мяса дохлого чтоб я не видел здесь. Ежели впредь замечу хоть один мешок затхлой, гнилой муки ли, крупы ли, повешу, Прохоров. Ей Христос, повешу. Ступай.

Купец вскочил, быстро схватил шубу, шапку, кланяясь царю, открыл задом дверь, выбежал вон.

Вскоре вошёл денщик, принёс трёхсвечный шандал, поставил на стол.

   — Чего скалишься, Павел? — спросил царь.

   — Так купчишка давешний, Пётр Алексеевич, там под плетень блюет, остановиться не может. Кажись, уж всё с него вытянуло.

   — Пускай очищается. В брюхе повычистит, в голове прибавит.

24 В восьми милях от Азии

Король Карл непоколебимо верил в свою грядущую победу. Именно эта его уверенность успокаивающе действовала на большинство его окружения. Даже Мазепа стал верить, что шведы в конце концов победят.