По ходу дела братва просекла, что у него были интересные разговоры с одним таджиком по кликухе Урюк, который сидел за контрабанду наркотиков. А разговоры эти были о том, что когда Урюк был членом банды басмачей, то видел такое же кольцо на руке своего бая, который раньше был майором Советской армии. Фамилия его - Тохтамбашев. И, стало быть, оба этих колечка, одно - у Студня, другое - у Тохтамбашева, из одного гнезда.
И вот однажды почикал он Урюка ножичком до смерти и сдернул с зоны. Только его и видели.
Вот и вся история.
Выслушав ее, я понял, что большего и ждать нечего.
Все сказано и понято.
И означать все это может только одно.
Не Студень Арцыбашеву нужен, а кольца эти непонятные, а за кольцами этими - все. И деньги немалые, и власть, и слава, и силы темные, и смерть жестокая. В общем - то еще колечко. Прямо как у Толкиена, едрить твою!
А то, что деньги эти действительно немалые, - это точно.
И, пожалуй, там не какой-нибудь сраный миллион зеленых в дипломате. Не-ет, Знахарь. Так что иди давай, ищи Студня этого, да колечко это волшебное у него и забери. А его самого - по обстоятельствам. Но лучше всего - на небеса. Чтобы геморроев не было.
Сказал я сам себе в голове эту речь краткую и говорю пахану:
- Ну что ж, спасибо тебе, Железный, за то, что не порешил тут меня, не подумав крепко, за то, что просьбу мою исполнил по малявам, за угощение, за помывку опять же! А теперь идти мне пора.
И встаю.
И он тоже встает и говорит:
- Не за что, Знахарь. А ты на меня зла не держи за то, что подавили тебя немного. Сам понимаешь, если каждого да всякого принимать по словам его первым, добром не кончится. Ты скажи, что тебе с собой нужно, чем можем - пособим.
- Спасибо, Железный, не нужно мне ничего. У меня в лесу нычка есть, а в ней всякое-разное, что в дороге понадобится. Так что…
Ну, пожали мы друг другу руки на прощанье, обнялись крепко с ним и с братанами, и двинул я тихонечко в лес, где меня Санек ждал.
Зона осталась за спиной.
Урюка не шпынял только ленивый. Вечно грязный, туповатый, плохо говорящий по-русски и не понимающий многих элементарных понятий таджик был удобной мишенью. Студень и сам не упускал случая лишний раз унизить Урюка. Обычно он отпускал пару затрещин, приговаривая: "Падла, народ травишь?!", и давал какое-нибудь поручение, например, что-нибудь принести или кого-то найти. При этом особой злости к таджику Студень не чувствовал. Действовал, повинуясь привычке демонстрировать силу, подчеркивать свое положение.
Так продолжалось, пока Урюк не увидел кольцо. У таджика даже глаза загорелись. Он так и застыл, разглядывая украшение на пальце Володи.
- Чего зенки вылупил? - Студень двинул таджика под дых.
Тот неразборчиво извинился и поспешил отойти. А поздно вечером, после отбоя, завел разговор. Поначалу Студень не мог врубиться, о чем лопочет Урюк. Хотел дать пинка и прогнать, но что-то остановило. Прислушался, велел:
- Не тарахти, бля! Вынь х… изо рта и говори по-человечески, я ваш обезьяний язык не понимаю…
Постепенно стала проясняться картина. Такое же кольцо, только без камня, носил урюковский босс, полевой командир Тохтамбаш-баши. Носил очень давно и любил повторять, что это - память о друге, который хоть и был неверным, но здорово ему помог. Много лет назад Тохтамбаш-баши служил в Советской армии, был целым майором. Происходя из беднейшего рода, в армии он сумел накопить сказочное богатство и в родной кишлак приехал с целым чемоданом денег, на которые и организовал свой отряд, в настоящее время разросшийся до размеров целой дивизии.
Вот тут-то, когда про чемодан было сказано, Студня конкретно пробило.
- Заглохни! - велел он таджику, а сам принялся вспоминать.
Значит, все это правда?!
Это случилось лет шесть назад. С финансами тогда было тяжко, полная непруха в делах, пришлось жить у матери. Она целыми днями горбатилась в каком-то магазине, так что на жратву денег хватало, но об излишествах речи не шло. А погулять очень хотелось! И как-то раз, когда надоело, злому и трезвому, без толку шароедиться по квартире, Студень забрался в комод с ее шмотками. Решил посмотреть, не подвернется ли что-нибудь, что можно загнать перекупщикам.
Перебирал старые вещи в полной уверенности, что ничего полезного не подвернется. Все, что имело хоть какую-то цену, давно было продано. Он сам этим занимался, еще до первой посадки. А потом адвокаты, посылки, всякие кризисы и реформы. Короче, этот комод Студень открыл только потому, что надежда умирает последней. Да и скучно все-таки было, а так - какое ни есть, все занятие.