Без иллюзий

3 августа мы перешли Буг и два дня отдыхали у города Первомайска. Еще один безобразный русский город.

Мы ждали подкрепления, и пятого числа к нам подошли румыны. Это были танкисты, знакомые нашему полку еще по сороковому году, когда Второй танковый обучал союзников и вместе с ними проводил маневры.

Румыны представлялись мне почти такими же чуждыми, как русские: их язык, манера держаться, даже тембр голоса — все вызывало недоверие. Они довольно небрежно относились к технике и, по-моему, практически не понимали, что такое дисциплина. Впрочем, меня это не касалось. Я просто дал себе зарок постараться не иметь с ними дела. Обидно проиграть только из-за того, что твой союзник — плохой солдат.

5 августа мы снова выступили в поход и через день остановились у Вознесенска. Здесь имелся удобный аэродром — или то, что можно было так назвать, — и граф Штрахвитц запросил самолет, чтобы отправить в тыл наших раненых. Сам граф тоже получил небольшое ранение в руку — попал под обстрел, когда ехал в штабном автомобиле. Следует отдать должное мужеству графа и его водителя.

Самолет прибыл седьмого. Обер-лейтенант фон Клейст временно взял на себя командование нашим соединением — тем, что осталось от Второго танкового. Раненых погрузили, а выгрузили пакет с новым заданием от командования.

Генерал-полковник фон Рейхенау хотел, чтобы мы взяли для него город Николаев — важный порт и военно-морскую базу.

Фриц фон Рейхенау был мрачен, когда заговорил со мной тем вечером.

— Не подумайте, Шпеер, чтобы я боялся, — заверил он меня, — но я устал. Говорят, человек всегда заранее чувствует, погибнет он или нет. Я совсем не ощущаю приближение смерти. Мне просто хочется еще раз полежать на чистых простынях, укрывшись пышным теплым одеялом. И чтобы в комнате хорошо пахло. Думаю, тем, кто из богатой семьи, труднее мириться с лишениями войны.

Он посмотрел мне в глаза и улыбнулся неожиданно ясной, детской улыбкой.

— Я могу признаться в этом только вам, Шпеер, потому что вы старше и… никому этого не расскажете.

Я заверил его, что нет, не расскажу.

— К черту поэзию, к черту музыку, к черту девушек, — произнес Рейхенау. — Я хочу просто чистую постель и нормальную немецкую сосиску.

— Скоро у всех будут немецкие сосиски из украинских свиней, — ответил я. — Думайте так, и все обойдется.

Он вдруг уставился на меня широко раскрытыми глазами:

— А что вы думаете про меня — я ведь действительно не умру?

— Фриц, вы будете жить долго, — заверил его я. — Вы определенно меня переживете. Я не вижу вас мертвым. Совсем. А это значит, что, пока я жив, вам вообще нечего опасаться.

Фриц вдруг нервно рассмеялся:

— Вы это нарочно сказали, чтобы я за вами приглядывал в бою.

— Вы и без того должны за мной приглядывать, — ответил я. — А я буду приглядывать за вами. Лично мне нравится, как идет война. Немного усталости — это нормально.

Николаев огрызался корабельными пушками и сдаваться не собирался. Нас постоянно бомбили русские самолеты. Не знаю, где они брали столько техники. Казалось, их резервы неисчерпаемы.

Мы постоянно несли потери. Я мог бы всю карту утыкать крестами, обозначая именами погибших товарищей населенные пункты и реки, которые мы прошли.

Краснополье — обер-лейтенант фон Гуттенберг, лейтенант Штамм.

Бердичев — унтер-офицер Гольм.

Умань — лейтенант Финке и весь его экипаж.

А вот при форсировании Южного Буга в реку упал танк лейтенанта графа Ледербурга, но граф и все члены экипажа выбрались на берег живыми. Здесь нет креста, к счастью, только зарубка для памяти.

Монастырщина… Столько смертей…

И проклятый город Николаев, где полегла вся первая рота. Обер-лейтенант Пейль, фельдфебель граф Пюклер, весь экипаж обер-лейтенанта Эдельхойзера…

Мы брали город камень за камнем, шаг за шагом, везде оставляя пятна своей крови. Наши самолеты вытесняли из воздуха русских, мы выдавливали русских с земли и сбрасывали их в море, но и в море у них были опорные пункты, их корабли, которые мы пытались разбить нашими пушками.

* * *

Николаев пал 16 августа.

После этого нам дали два дня на отдых. У нас осталось двадцать три танка, которые почти все нуждались в ремонте.

Только 21 августа мы смогли выступить из Николаева. Мы двинулись к Кировограду. Вот сейчас я был рад даже румынам. Кроме того, нам придали пехотный полк, и это тоже облегчало задачу.

25 августа Кировоград был взят. У моего нового танка была повреждена гусеница, и мы задержались для ремонта.

Вернулся граф Штрахвитц, по-прежнему с перевязанной рукой, с шоколадом в посылках, с письмами из дома, которые он любезно захватил для нас, с известием о том, что наши раненые размещены в госпиталях, за ними ухаживают лучшие врачи Германии, а сами они шлют нам товарищеский привет и надеются на скорую встречу. На шее у графа сверкал новенький Рыцарский крест. Мы искренне поздравили его с наградой.

* * *

8 сентября полк выступил на Кременчуг. Шел проливной дождь. По Balka текли потоки грязи. Днем все было серо и мрачно, к ночи на нас налетели русские бомбардировщики, и земля буквально поднялась на дыбы.