Без гроша в кармане. Среди факиров

В тот день шутки возбужденных ковбоев приняли жестокий характер. Джон отбивался, кричал, брыкался, кусался, но этим лишь усиливал веселье своих преследователей.

Он бродил вокруг, осыпая их ругательствами

Один из них, получивший пинок, свидетельствовавший о силе старого индейца, пришел в ярость. Это была ярость пьяницы, превращающегося благодаря постоянному отравлению алкоголем из человека в дикого зверя. На ковбое вместо пояса был длинный, гибкий ремень, которым его собратья обычно с необыкновенной ловкостью ловят полудиких животных в своих стадах. Это – лассо, перенятое у мексиканцев этими пастухами, ведущими самый первобытный образ жизни.

Он накинул петлю на шею старику и крикнул голосом, охрипшим от пьянства:

– Этот скотина-индеец осмелился поднять руку на белого. Повесить его!

– Билли Нейф прав!.. Да, да! Повесить!

Билли Нейф, ковбой, накинувший лассо на индейца, потянул ремень, и старик споткнулся, испустив хриплый крик.

В этот момент Бессребреник высокомерным тоном приказал ковбоям остановиться.

В Америке прислуге не приказывают, ее просят сделать одолжение… оказать честь…

Можно себе представить, какие крики, брань и угрозы поднялись в ответ на приказание Бессребреника.

Рыжий, весь обросший волосами гигант с разбойничьим лицом отделился от группы и взревел:

– Он смеет мешать свободным людям веселиться… Вот я, Серый Медведь, проучу его!

От такой самонадеянности Бессребренику стало смешно: ответом ему был грубый хохот толпы, способной мгновенно перейти от веселости к насилию.

Когда колосс двинулся на него, подняв кулаки и раскачиваясь, как то страшное животное, имя которого он носил, Бессребреник принял позу боксера.

Из пасти Серого Медведя снова вырвался хохот.

– Да поджарят меня в пекле, если он не собирается бороться со мной!

Бессребреник, не меняя позиции, невозмутимо улыбался и выжидал. Как ни была уверена миссис Клавдия в его храбрости и ловкости, однако и она дрожала, и ее маленькая рука сжимала револьвер.

Шести футов вышины, широкий, как шкаф, Серый Медведь, несмотря на свою видимую неповоротливость, обладал весьма необычайным проворством и силой, делающими животное, имя которого он носил, самым страшным хищником Северной Америки.

Его маленькие, проницательные глаза налились кровью, зубы скрежетали, рыжая борода стала дыбом на лице цвета дубленой кожи…

Старый индеец попытался было воспользоваться этой минутой, чтобы сбежать, но Билли Мейф вновь дернул лассо, и полузадушенному бедняге только и осталось что икать, высовывая язык, это еще более увеличивало веселость его преследователей.

После взрыва одобрительных возгласов в толпе наступило глубокое молчание. Началась борьба – отчаянная, беспощадная, исходом которой должна была стать смерть одного из противников.

Верный своей тактике, Бессребреник со свойственной ему решимостью предупредил нападение Серого Медведя и нанес первый удар.

В эту минуту миссис Клавдия, стоявшая шагах в тридцати, почувствовала, что кто-то тихонько тронул ее за руку.

Она обернулась, изумленная и несколько рассерженная такой бесцеремонностью, но, узнав Боба и одного из его помощников, – в Америке не говорят «слуг», – которые остались верны ему, спросила:

– Что такое?

– Телеграмма… очень важная… неотложная… просят прочесть немедленно.

Сильно запыхавшийся от бега Боб подал телеграмму.

Миссис Клавдия намеревалась распечатать ее, как раздался крик – рев быка, оглушенного обухом мясника.

Бессребреник сделал ложный выпад, и в тот миг, когда противник готовился отразить его, джентльмен с необычайной ловкостью, опершись на левую ногу, перегнулся вперед и угостил гиганта таким боксом, на который способны только французы.

Удар пришелся под самую ложечку.

Серый Медведь, отступив на три шага, взревел по-звериному, казалось, вся его грузная масса содрогнулась от удара.

Миссис Клавдия улыбнулась, несколько успокоенная, затем, вспомнив о телеграмме, распечатала ее и прежде всего взглянула на подпись. Она прочла: «Джим Сильвер». «Что ему нужно?» – подумала миссис Остин.

Серый Медведь два или три раза вдохнул воздух и проворчал:

– Тартейфель!..

При этом возгласе, откровенно германского происхождения, лицо Бессребреника исказилось ненавистью, он воскликнул по-французски:

– Так ты немец… пруссак!

– Да!.. Сын одного из тех, которые сжигали ваши города, щенки!..

Он произнес эти слова отрывисто, будто выталкивая их.

Миссис Клавдия вторично перевела глаза на телеграмму. В последней было всего несколько строк, кратких, но таких красноречивых: