Без гнева и пристрастия

Снимали четыре оператора с четырех камер. Третий канал прибыл, видимо, последним. Ему достались общие планы и микрофон через головы. И уже от полного огорчения перебеги и перебеги коллег, проход камуфляжных с пидарами, отъезд «воронка», проезды автомобилей.

Группы второго и первого каналов были ухватистей, их микрофоны почти все уловили в перебрехе, удались и отдельные крупные планы.

Но самым удачливым оказался частник. Он успел первым оказаться у выхода, он единственный, кто подсунул микрофон педерасту в женском макияже так, что была слышна не только реплика, но и чмок поцелуя. И его оператор всех опередил: братский поцелуй отлично вписался в крупный план Маркова.

Когда вернулся сытый Спиридонов, боевая четверка уже все отсмотрела и сидела в молчаливом размышлении.

— Углядели что-нибудь? — бодро поинтересовался хозяин.

— А ты углядел? — ворчливо ответил вопросом на вопрос Смирнов.

— Кое-что, — с фальшивой скромностью признался Спиридонов.

— Тогда излагай, — скомандовал отставной мент.

— Я, как вы понимаете, скопировал не только эфирные куски. Вы видели все, что было снято четырьмя группами. И именно по внеэкранным хвостам можно понять всю механику происходившего. А механика проста: единственный, кто знал, что и как, был шустряк с частного канала. Он не хотел эксклюзива — то ли желал скандала покруче, то ли пытался затеряться в общей круговерти, не знаю — и поэтому, скорее всего через подставных, в самый последний момент оповестил братьев по микрофону с других каналов. Но, естественно, заранее обеспечив себе самую комфортную позицию. Он — главный, Саня.

— И все? — недовольно удивился Смирнов.

— А что тебе еще надо? Трясите этого журналистишку, и все дела.

— Я этого поганца знаю, — вальяжно, врастяжку вступил в разговор уже достаточно разогревшийся Кузьминский. — Туфтач и прохиндей, в Доме кино постоянно ошивается. Скользкий, как глиста. Его на элементарное «А ну!» не возьмешь.

Кавказский темперамент заставил кинорежиссера Казаряна вскочить и ткнуть пальцем в пузо стоявшего у телевизора Спиридонова.

— Ни хрена вы, журналисты и писатели, по-настоящему видеть не можете! Вы только слышите, да и то плохо!

— А что увидело проницательное режиссерское око? — между делом зажав и выворачивая (довольно больно) казаряновский палец, почтительно поинтересовался Спиридонов.

— Больно же! — заорал армянин.

— А ты не суй его куда не следует. Ты делись, делись своими неповторимыми наблюдениями.

— Старый негодяй, — любовно оглаживая ноющий указательный, осудил давнего дружка Казарян.

— О чем же ты хотел поведать нам, Рома? — на чистом глазу вопросил Смирнов.

— А ты козел, — осадив заодно и Смирнова, Рома слегка успокоился. — Все вы негодяи, козлы и одновременно слепые щенки. Вы не увидели в мизансцене самого главного. Репортер перед выходом пидара в кудрях уже готовился к записи его реплики и поцелуя. Он даже, метнувшись перед Марковым, слегка подзадержал патриота, чтобы голубой успел с поцелуем и репликой. А ведь, по логике, журналиста в данный момент должна интересовать в первую очередь реакция на происходящее попавшего в пикантную ситуацию политического деятеля.

— Эрго? — спросил любивший иногда щегольнуть юридической латынью Смирнов.

— Латинист! Адвокат! Прямо как этот… Как его? Фамилия у него — нечто среднее между правдой и падлой… Ну да хрен с ним. Вывод, мой образованный друг, определенен и прост: репортеришка знал о милицейской операции и подготовил нежного педераста к акции с поцелуем и нужными словами. Он, вероятно, связан и с ментовкой, и с голубыми.

— Борька Медведев на такое не пойдет, — перебил Сырцов. — Я его знаю. А судя по его ликованию, он абсолютно автономно осуществлял операцию по захвату.

— Менты отпадают. Значит, работала профессиональная тайная агентура, которая вела Маркова, отслеживая все его маршруты. В любом случае серьезнейший сговор. Тряси репортера, Жора.

— Если этот поганец… Вспомнил, Убежко его фамилия… Если он был серьезно замазан, то будет вертеться и врать до последнего. Прижать бы его, да нечем. Разве только изметелить до полусмерти… — солидно порассуждал Кузьминский.

— С этим всегда успеется. Для начала поводить его надо, пройтись по его связям, можно поймать кое-какую любопытную мелочовку. Ребятишки мои этим займутся. Но параллельно следует и поактивничать, — подбил общие бабки Смирнов и обратился к Сырцову: — С чего думаешь начать, Жора?

— Поймаю и распечатаю Кента этого, Викентия. Принимая во внимание его фактуру, можно считать, что он — мужиковед и со всеми более или менее известными валетами хорошо знаком. Через него — к волосатому, а там в зависимости от обстоятельств.

— Небогато. Сыщицкий примитив, — оценил сырцовский план писатель.

— Предложи что-нибудь позаковыристей, инженер человеческих душ, — окрысился Сырцов.

— Не в форме. Болею, — отбрехнулся Кузьминский.