Без единого выстрела

Прапорщик почувствовал себя обворованным. Когда все расходились, он задержался в кабинете, как бы замешкавшись.

—  Господин полковник, — отчеканил он в ответ на недоуменный взгляд, за звоном в ушах не слыша своего голоса. — Вы изволили сегодня публично назвать меня студентом. Прошу обращаться ко мне согласно уставу и воинскому званию, мне присвоенному.

Человек с погонами полковника, сидевший за широким столом, взглянул на него с любопытством.

—  Обиделись, господин прапорщик? Напрасно. Садитесь, — кивнул он и, видя, что тот не двигается, прибавил с жесткостью, появившейся вдруг без малейших усилий:

—  Когда я говорю что-то — расстрелять предателя, передать мне спички или сесть, — это принято выполнять. Сразу. Так вот. Если звание «студент» кажется вам обидным, непонятно, как столько лет вы носили его. Впрочем, это ваша проблема. Я вас не хотел обидеть. В моем представлении звание студента, ученого, человека науки ничуть не ниже любого из воинских званий. Что может быть благороднее причастности к знанию? Уж никак не причастность к тому, чтобы убивать других. Жаль, если вы полагаете иначе.

—  Я, может, не так выразился...

—  Идите, прапорщик. Не держу вас более.

Он ушел, не чувствуя себя победителем. Но промолчать и стерпеть было бы уж совсем постыдно!

Теперь, когда штабы стали обмениваться фотографиями агентов, у всех причастных к этому хлопот прибавилось. Но в этой же мере убавилось число охотников.

—  Не-е-ет! — качал головой вахмистр. — Мошенника этим не остановишь. На то он и мошенник! Это уж точно.

Вести опрос агентов оказалось делом неимоверно трудным. В этом прапорщик убедился, едва приступив к этому. Они повторялись, путались, лгали. Опуская главное, начинали тонуть в деталях, несущественных и ненужных. И невозможно было понять, действительно ли они столь бестолковы, или только прикидываются, потому что во всем, что касалось денег, они проявляли не сообразительность, а даже талант.

К сожалению, всякий раз ему приходилось прибегать к услугам переводчика. Но Минь был неизменно любезен — так следовало бы сказать, если речь шла о европейце. Минь же не только с величайшей готовностью откладывал все другие свои дела, отправляясь с ним на очередную встречу, он радовался этому и не скрывал своей радости.

«Это даже не вежливость, — думал прапорщик. — Вежливы, например, французы. Или дипломаты. Это не только нечто большее, но и иное».

Наблюдение это еще раз утверждало его в Идее, но по- прежнему говорить об этом было не с кем, да и не было ситуации воплотить ее.

Для подтверждения того, что агент действительно побывал у неприятеля, последнее время введена была дополнительная мера: каждому надлежало представить счет из магазина или лавки, расположенных «по ту сторону». Возвращаясь, агент рассказывал о виденном, перечислял номера японских частей, говорил, где они расположены, а в подтверждение, что все, сказанное им, — истина, приносил смятый листок — счет из какой-нибудь лавки, лежавшей на его пути.

Ни один агент не возвращался теперь без такого свидетельства истины. Некоторые из усердия подавали даже по два счета, из разных лавок. Казалось бы, теперь сведениям, что приносили китайцы, можно было бы верить. Но вахмистр был исполнен сомнений и тревоги больше прежнего.

—  Что-то непонятное, — разводил он руками. — Трое самых опытных моих людей попались. Двух зарубили, одного расстреляли. Фан (помните того юношу?) еле вырвался из засады. А людишки всякие, базарная шушера возвращаются назад вполне благополучно. Сначала никто вообще не хотел идти, а теперь сами просятся. Отчего бы такое рвение? А, господин прапорщик?

—  От денег, полагаю, вахмистр. От денег. С чего бы еще?

—  Все бы так, ваше благородие, не будь риска. Рискуют ведь не чем-нибудь, головой. А платим мы небогато.

—  Зря сомневаешься, вахмистр. Какие-то данные они могут собрать без того, чтобы идти через линии — через родственников, на базаре. Но уж чтобы счет представить, тут уж, извини, нужно побывать на той стороне. А что полковник?

—  Сердится. Но молчит. Недоволен, что агентов теряем.

—  Не случай ли это, не шанс ли — проверить его Идею?

—  Интересно выходит, вахмистр: мне и полковнику представляется все нормальным. Ты что-то подозреваешь. Но, уж если китаец, и правда хитрит, перехитрить его может, наверное, только другой китаец. Поговори с Минем, спроси Вея.

—  Минь теперь сам больше русский, чем китаец. Он даже женат на русской.

—  Не знал. Потому-то, наверное, он так хорошо говорит по-русски?

—  По-японски, я слышал, даже лучше.

Вей, когда ему был задан этот вопрос, долго морщился, молчал, шевелил пальцами в воздухе, жевал губами. Наконец, завершив все эти манипуляции, сказал, что должен подумать, и ушел озабоченный.