— Торговля, — сказал он, — хорошее дело. Очень хорошее дело — торговля. Мы радуемся вашему прибытию. Но с тех пор, как вы здесь, сердца наши не знают покоя, а мысли не ведают отдыха. Плохие люди, дети шакала, есть в каждом городе. Что, если они нападут на вас или чем обидят? Вот почему мы рассудили, что ради нашего покоя и вашего же блага вам будет лучше вернуться откуда пришли — в Ашхабад. Мы пришлем туда делегатов для переговоров. И когда узы дружбы свяжут наши народы как тесно, как душа привязана к телу, пусть будет тогда торговля. Потому что торговля — хорошее дело. Хорошее дело - торговля.
На эти слова должно было ответить сразу, поэтому Алиханов не стал даже переводить. Но теперь никто не заметил этого.
— Делегаты и переговоры — это не наше дело, — сказал он, — пусть этим занимаются власти. Наше дело — торговля. На ашхабадском базаре много купцов из Мерва. Почему же из Ашхабада нельзя прийти в Мерв? В Мерве торгуют бухарцы. В Мерве торгуют персы, хивинцы и люди из Афганистана. Почему не русские? Если вы запретите нам, мы уйдем, и больше вы никогда не увидите наших лиц. Но подумайте. А если генерал запретит вашим купцам появляться на ашхабадском базаре? Кто потеряет от этого — русские или Мерв?
Молчание было ответом на эти слова. Видя, что никто не решается взять слово, заговорил главный хан:
— Почтеннейшие, гость задал вопрос. Что ответим мы гостю? — Он обвел всех взглядом, но ни из его слов, ни из взгляда нельзя было понять, что думает об этом сам хан, и поэтому все молчали.
Но в молчании этом происходила борьба. Если бы все это было где-то еще не на Востоке, эта борьба мнений совершалась бы в потоке слов.
Алиханов молчал и готов был молчать хоть до следующей субботы. Купец уже не оглядывался по сторонам, а только поглаживал бороду, едва касаясь.
— Как зовут тебя? — Неожиданно главный хан обратился к Алиханову.
— Максуд я, из Казани, — отвечал Алиханов.
— Кто ты, Максуд?
— Приказчик моего купца, господина, что сидит рядом с вами.
— Скажи своему хозяину, Максуд, что только один помысел лежит на наших сердцах — ваша безопасность. Мы ничего не имеем против вас, оставайтесь здесь хоть до конца своих дней!
— Да упасет нас аллах от этого! — не удержался Алиханов. — С нас хватит двух-трех базарных дней.
На этом и порешили.
Рано утром, едва рассвело, не замеченный никем, даже своими спутниками, Алиханов в туркменском наряде отправился к Мургабу поить коней. Или как бы поить коней. Потому что цель его заключалась в ином. Пока город спал, он внимательно осмотрел крепость. Лет десять назад, когда русские взяли Хиву*, английские агенты стали распускать слухи, будто русские полки разворачиваются на
Мерв. 25 тысяч человек работали в крепости день и ночь, сооружая отвесные стены, копая глубокие рвы. Шли недели, но русских все не было. «Идут! Идут!» — твердили люди, которым велено было говорить так. Работы продолжались, пока хан не догадался сам послать лазутчиков в сторону русского лагеря. Полки действительно давно выступили в поход. Только двигались они вовсе не в сторону Мерва, а обратно, на прежние свои квартиры.
Англичане знали, с какой силой действует на людей страх. Испуганные и обманутые люди в считанные недели воздвигли впечатляющий памятник, но не инженерному и не военному искусству, а лжи и политическому обману. Земляной вал, окружающий бастион, вздымался на огромную высоту — на тридцать метров.
Впрочем, английские офицеры принимали, возможно, и более близкое участие в этом сооружении. Алиханов, осматривая его, не мог знать этого. Никто бы и не знал о роли англичан в сооружении соседней крепости Геок-Тепе, не расскажи об этом отставной капитан Ф. Батлер на страницах лондонской газеты. Два с половиной года помогал он сооружать эту крепость у самых границ Российской империи.
Поездки переодетых англичан, активность английских секретных служб вызывали тревогу русских военных, побуждали их к действиям.
— Знаете ли вы, — говорил Генерал Скобелев английскому корреспонденту, — что присутствие таких путешественников на туркестанской границе вынуждает нас продвигаться дальше в Средней Азии?