Бэтман Аполло

Я поглядел вверх. С потолка спускалась золоченая жердь. Нет, не зря мне пришло в голову сравнение с попугаем.

Через минуту я уже висел напротив Великой Мыши вниз головой. Ее служанка (я не знал ни одной из них по имени) с проворством опытной медсестры воткнула иголку контрольного шланга мне в руку. Такое делалось редко — только в самых ответственных случаях, когда требовалось поддерживать высочайшую надежность контакта. Потом она надела вампонавигатор на мои верхние (теперь уже нижние) зубы. И, перед тем как закрыть мне рот, сделала самое неприятное — капнула туда из золотого флакона-пешки Большой Красной Печатью — препаратом из ДНА Великой Мыши. Крайне сильным препаратом. Это была почти чистая красная жидкость. Она оглушала сразу.

Я всегда ненавидел форсированное погружение. Оно больше похоже не на спуск в лимбо, а на прием цианистого калия. Я говорю так не в фигуральном смысле — по одному из коллекционных препаратов из библиотеки Брамы я знал, что цианид вызывает как бы космическую тошноту, очень быстро нарастающее омерзение ко всему физическому миру, которое кончается его полным отторжением. Действие Красной Печати было практически таким же — за исключением того, что после закрытия одного мира открывался другой.

Дальнейшее зависело от настроения Иштар. Чаще всего я терял контроль и оказывался в подобии сна, где она пряталась за какой-нибудь маской. Поскольку я не понимал, что происходит, я никогда не мог выяснить, за какой именно. Я даже не знал, что вокруг меня маски — и верил во все так же чистосердечно, как в жизни. Тем неприятней бывало пробуждение.

Но сегодня я нужен был ей в качестве провожатого. Спала сама Иштар — и ей снилось, что она просто Гера. А я сохранял ясность ума и знал, кто передо мной — хотя это знание не было, конечно, окончательным: я не пытался установить, где в ней кончается Гера и начинается Великая Мышь. Энлиль Маратович был прав. Такого не стоит делать даже с обычной бодрствующей женщиной. А уж тем более со спящей богиней.

Когда шок от удара Большой Печати прошел, я увидел, что мы лежим на кровати в спальне Дракулы.

На той самой кровати.

Мы как бы проснулись одновременно. Мы оба были совершенно голыми. Наша одежда была беспорядочно разбросана на полу. Видимо, Гера собиралась к Дракуле не сразу.

Ее волосы были покрашены в цвет выгоревшего сена и стянуты в несколько несимметричных хвостов смешными разноцветными заколками, изображающими ползущих по ее голове гусениц. Мило и вполне в ее стиле — но не слишком оригинально.

Она огляделась по сторонам, повернулась ко мне и растерянно улыбнулась.

— Где мы? — спросила она. — Я ничего не помню. Мы что, пили? Или что-то приняли?

— Сюрприз! — бодро отозвался я, сунул руку себе за спину и извлек оттуда букет.

Не слишком большой, в основном из полевых цветов. Такой, словно его собрала девочка из Подмосковья. Я и сам мог бы так подумать, если бы не знал, что его составляли два выписанных из Японии спеца по икебане.

Она улыбнулась и взяла цветы.

— Где ты их каждый раз прячешь? Я никогда не замечаю, что ты с букетом.

— Никогда не стремитесь проникнуть в тайны волшебства, — сказал я. — Изнанка многих фокусов может испортить полученное от них удовольствие.

Она подняла букет и утопила в нем лицо.

— Не пахнут.

— А чем они должны пахнуть? — спросил я.

— Изнанкой фокуса, — сказала она. — Спасибо, милый. Но я сколько раз тебе говорила, не приноси мне букетов. Потом таскать весь день.

— А ты не таскай, — ответил я. — Брось на пол. Я тебе новый подарю.

— Ты не обидишься?

— Ничуть.

Гера бросила букет на пол. Я посмотрел на часы. Прошло уже три минуты с начала сеанса. Можно считать, взлетели.

— Иди сюда, — сказала она и счастливо улыбнулась.

Женщины вообще не особо любопытные существа, подумал я, выполняя распоряжение. Вот Гера — спросила, где мы, получила букет и все забыла. Им неважно, как устроен космос. Им важно знать, что пещера достаточно безопасна для того, чтобы завести потомство. Это древнее.

Я знал, что думать так рискованно — поскольку Иштар при желании сможет увидеть все, что приходило мне в голову, и мне достанется за каждую гендерно несбалансированную мысль: после того, как ей отрезали тело, феминистическое начало в ней стало очень сильным. Но ничего поделать с собой я не мог.

Впрочем, Гера была красивой девушкой, и происходящее вовсе не казалось мне испытанием. Совсем наоборот. Я, как всегда, забыл все страхи и опасения — и свои измены тоже. Мне хотелось верить, что это происходит на самом деле. И это действительно начинало происходить на самом деле. Во всяком случае, на некоторое время…

Гера положила ладони на мою голову и легонько толкнула ее к своему животу. Я подчинился. И опять без всякого внутреннего усилия — хоть и предполагал, что пристрастие Геры к этой процедуре является чем-то вроде реакции на неосознанную фантомную боль. Впрочем, загробный психоанализ никогда не был моим коньком.

Мне вообще приходило в голову куда больше мыслей, чем следовало бы. А одна из них рассмешила меня до такой степени, что пришлось прервать упражнение.