Бэтман Аполло

Мы, кажется, покинули наконец циклическую память — ушли, как говорят профессионалы, с маршрута личности. В этот раз обошлось без бизнес-референций. И очень хорошо — я терпеть их не могу. Эхо деловой активности, достигающее лимбо, редко похоже на фильмы про Уолл-Стрит. Чаще всего оно выглядит неприглядно — какое-нибудь блуждание по смердящему болоту в поисках светящихся гнилушек или многоведерная клизма избитому и связанному бегемоту, который должен просраться в охраняемый ФСБ бассейн.

Наверно, дело было в том, что Кедаев незадолго до смерти отошел от дел — и уже практически перестал о них думать.

Теперь мы погружались в пучину совести. Это обычно выглядит как долгий спуск вниз. Чаще всего по лестнице, хотя бывает и более экзотичная символика: за одним из халдеев я слезал по канату с огромной секвойи.

Мы спускались долго — и скоро Кедаев забыл, что я иду следом. Он провалился в свои думы — и эти думы были мрачны, если судить по тому как стало меняться окружающее лестницу пространство.

Сперва на стенах появились граффити уголовно-этнографического типа: скрещенные ножи, скелеты, карточные тузы и церковные купола. Потом свет ламп начал меркнуть, а лестница стала делаться все грязнее. Скоро на ней появились пятна засохшей крови. А еще через несколько пролетов мы достигли дна.

Я увидел длинный коридор вроде тюремного — темный и грязный. По нему сновали похожие на бандитов охранники — или похожие на охранников бандиты в одинаковой униформе. В стенах рыжели ободранные железные двери с глазками.

Странно, но Кедаев не проявлял страха — наоборот, в его походке появилась какая-то наполеоновская решимость. Он словно падал вперед, в последний момент успевая поймать свой вес на выставленную ногу. Встречные охранники не пытались его остановить. Наоборот, попадая в поле его притяжения, они присоединялись к нам сзади. Вскоре из них образовалась целая идущая по коридору процессия. Я счел за лучшее чуть отстать и изменить свой наряд на такую же темную униформу.

Кедаев искал выход.

Он подошел к одной из дверей и кивнул в ее сторону головой. Тотчас к ней подскочил охранник из свиты. Звеня ключами на связке, он открыл замок.

В камере стояло гинекологическое кресло, к которому был привязан мужчина в ярко-зеленом двубортном пиджаке — со спущенными до колен штанами и залепленным клейкой лентой ртом. Перед ним стояли два человека, похожие на авторемонтников. В руках у одного была дрель.

Выхода не было.

Увидев Кедаева, человек с залепленным ртом замычал, словно пытаясь сообщить что-то важное, но Кедаев отрицательно покачал головой и пошел дальше.

Миновав несколько камер, он приблизился к следующей двери. Когда ее открыли, я увидел пустую комнату. Решетка на окне была перепилена. Ее прутья выгибались наружу, в тревожно мигающее звездное небо. Кедаев повернулся к свите и поднял палец. По тому, как головы вжались в плечи, я понял, что это подействовало сильнее любого окрика. Я подумал, что он вполне мог вылезти через окно сам. Но это, видимо, даже не пришло ему в голову.

Дверь следующей камеры, у которой он остановился, долго не могли открыть — и лучше бы, право, этого не делали. Когда она распахнулась, я увидел подвешенного вверх ногами человека — в такой же униформе, как на охране. Он был без сознания. Под его головой стоял таз, в который капала кровь. Ее натекло уже прилично. Вокруг стояли молодые люди с битами в руках. Увидев нас, они, кажется, растерялись.

Кедаев пошел дальше.

Я понял — произошло что-то неприятное. Походка Кедаева сделалась нервной и быстрой, а его охранники стали возмущенно переговариваться. Один из них догнал Кедаева и толкнул его в спину. Кедаев не обернулся, а только пошел быстрее. Уже видна была цель: двустворчатая дубовая дверь в конце коридора. Она выглядела здесь до того странно, что было ясно — это выход.

Но мы не успевали.

Кедаева снова толкнули в спину. А потом другой охранник накинул ему на шею веревочную петлю.

Пора было вмешаться.

Я вспомнил самураев-официантов из ресторана, где начался наш спуск — и стал одним из них. От меня испуганно шарахнулись. Выхватив меч, я перерубил веревку, на которую Кедаев из последних сил пытался не обращать внимания, с достоинством волоча душителя за собой. Затем я несколько раз ткнул лезвием окружавшую меня публику, целясь преимущественно в мягкие части.

Свита рассыпалась в стороны.

Кедаев сбросил с головы петлю, оправил костюм и прошел в дверь. Я проскользнул следом, пока та была открыта, и быстро закрыл ее за собой. Если дверь, отделяющая одну часть спуска от другой, успеет закрыться между тобой и клиентом, можно потерять его из виду. Уж не знаю, почему это так, но в двери лучше проходить вместе.

Мы оказались в кабинке лифта. Уже несомненный шорткат.

Вот это я люблю больше всего. Так бывает, когда удается миновать несколько петель кармического кишечника. Если находишь один шорткат, дальше они появляются друг за другом. Важно дойти до первого. А это не всегда легко. Если бы не я, висеть бы сейчас Салавату Авессаломовичу над тазиком вниз головой…

Мы ехали вниз. Все было хорошо.