Бета Семь при ближайшем рассмотрении

Двести семьдесят четвертый начал судорожно проверять свою память. Если бы он действительно вспомнил, как к нему подкатывались тайные дефы. Мозг был бы доволен. Он был бы доволен, что Двести семьдесят четвертый не скрывает от него ничего, что на него можно положиться. Только бы вспомнить. Вращались магнитные кольца его памяти, его мозг считывал с них все, что было запечатлено в них, но он не мог найти того, что искал. Ему страстно хотелось найти тайного дефа. Он передавал результаты исследований пришельца Шестьдесят восьмому и Двадцать второму, которые кодировали их для встройки в новые программы. Это был приказ, и он лишь выполнял его. Но они… Что они? Он так страстно желал найти в них признаки тайных дефов, что почувствовал, как разогревается его мозг. Но они же здесь! Как мог он пропустить в свой мозг заведомый вздор! Они здесь, и странный властный кирд, говоривший от имени Мозга, ни в чем их не подозревает. И если он назовет их дефами, они могут решить, что сам он деф. Они накинутся на него, сухо и страшно защелкают откидываемые запоры, с него сорвут голову, жадно чавкнет пресс. А может быть, их специально позвали сюда, чтобы проверить его. О Создатель всего сущего, научи, подскажи, как поступить…

– Долго же ты думаешь. Двести семьдесят четвертый. Тебя, наверное, действительно завербовали не так давно, даже не научили как следует выдавать себя за благонамеренного кирда, вот ты и прикидываешь, что сказать, как половчее обмануть посланца Мозга, а стало быть, и сам Мозг. Так, кирд? Лучше уж признайся сразу, видно хоть будет, что раскаялся. Если ты, конечно, раскаиваешься.

Двести семьдесят четвертый начал медленно опускаться на колени. Кирды редко становятся на колени, поэтому делал он это неловко и чуть было не потерял равновесие. Он покачнулся и протянул руки в мольбе:

– Я не деф!

– Ты деф, ты тайный деф.

– Нет, я…

– Если ты действительно любишь своего Создателя, ты не должен спорить.

– Но я…

– Молчи, кирд. Кто лучше знает: ты, жалкий кирд с маленьким поврежденным умом, куда проникло предательство, или Мозг, создающий и управляющий всем миром? Отвечай.

Все смешалось в логических схемах Двести семьдесят четвертого. Мысли, которые когда-то текли в его мозгу четким потоком, сбились сейчас в кучу, тяжко ворочались, не в состоянии выбраться из мучительного клубка. Он больше ничего не знал, ничего не понимал.

– Так кто же лучше знает, ты или Создатель?

Мозг, конечно же. Мозг. Создатель потому и Создатель, что создал всех, всех знает, всех понимает, всех любит. Он поймет, он простит.

– Создатель знает все.

– Ну, вот видишь, – довольно кивнул посланец Мозга, – вот ты и признался. – Он посмотрел на Шестьдесят восьмого и Двадцать второго. – Снимите ему голову и как следует проверьте ее, всю обыщите, все перещупайте, не оставьте ни одной мыслишки. Поняли?

– Так точно, – сказал Шестьдесят восьмой.

– Так точно, – вторил ему Двадцать второй.

Они не стали ожидать, пока Двести семьдесят четвертый сам начнет отсоединять свою голову от туловища, как это обычно делают кирды при переналадке, этот деф ни на что не был сейчас годен, стоит на коленях, словно у него совсем пусты аккумуляторы, и раскачивается, того гляди, рухнет на пол, подымай его тогда.

Сухие щелчки откидываемых запоров отсчитывали последние мгновения его бытия. Оно кончалось. Страх уплотнился в нем, загустел, превратился в ужас. Надо было вскочить, бежать, спрятаться, но страх обессилил его. Почему-то он сейчас думал о пришельцах. И не было в нем ненависти к Густову, который удрал из стенда. Ему почему-то вдруг остро захотелось, чтобы рядом были остальные двое, Надеждин и Марков. Когда он стоял тогда, растерянный и нерешительный, он чувствовал, что они жалели его. Странно, что в последние мгновения бытия он думает не о Создателе, а о пришельцах. Он даже не заметил, когда сознание его отключилось.

Шестьдесят восьмой и Двадцать второй не разговаривали между собой, они столько раз проделывали эту операцию, что каждое движение давно уже приобрело законченность и автоматизм. Один за другим подсоединяли они к проверочным клеммам головы Двести семьдесят четвертого различные тестеры. При обычной утренней проверке достаточно одного тестера, который дает или не дает дневной разрешающий штамп. Но на этот раз приказ требовал полной проверки, и они не оставляли непроверенной ни одну мысль, ни один образ, ни одну единицу памяти.

Они работали быстро, не глядя на дисплей, потому что до появления сигналов на дисплее любая подозрительная информация заставила бы прозвучать звуковую тревогу. Тестеры были умными машинами с емкой памятью и мгновенно сравнивали содержимое проверяемых голов со стандартными образцами, заложенными в них.

Мозг гордился проверочной системой. Когда он создавал ее, он все время думал о вертах с их жалкими мозгами, каждый из которых всю жизнь барахтался под тяжким грузом собственных мыслей, собственных воспоминаний, собственных идей. Это был хаос, и он в конце концов раздавил вертов.