Бета-самец

«Утро с одноклассником», — думает Топилин. В школе дружбу дружили, никаких амуров. Потом встреча выпускников. Оркестр, выпивка. Атмосфера. Разговор по душам в темном школьном коридоре. «Помнишь, какие мы были?» — «Да ты и сейчас такая». Как-то само собой случилось, а теперь непонятно, чем закончить.

Собирался подумать злобно — вышла обычная грусть.

Если бы можно было просто отвернуться, закрыть глаза — и, открыв, оказаться в другом месте. В своей постели, например. В своей жизни. В своей отдельной, тщательно огороженной жизни. Каким бы ни вышел этот постельный постскриптум, непременно выйдет натянутым.

«Почему бы нет? Взрослые люди. Ты только не рассказывай никому».

До сих пор он был капризен. Любой дефект женского тела расправлялся с его либидо, как гвоздь с воздушным шаром. Однажды сбежал от знойной красотки, разглядев ее выпяченный пупок: «Так и будет мне кукиш пузом показывать?» Анины изъяны нисколько его не отталкивали. Не нужно было учиться не замечать их. Счастье было вот такое — такие руки-ноги, такие формы, такой пупок… Под кожей на копчике обнаружилась некая жилка, незаметная, но отчетливо играющая под пальцем… когда он впервые нащупал ее, Аня пробормотала извиняющимся шепотом: «Особенность организма. Хрящик небольшой»… даже этот хрящик умилял и распалял Топилина.

Все повернулось удивительным образом в эти дни. Обычное тело обычной женщины стало главным занятием его жизни. Такого он не переживал даже в ранней молодости, когда азартно расправлялся с затянувшейся девственностью, в любую свободную минуту готовый кинуться голодной трусцой по городу, добывать новую неиспробованную плоть.

Домой к себе Топилин Анну не возит. Дома ремонт в разгаре. Всюду пыль, по утрам приходят штукатуры. Уже и не рад, что затеял. Но, с другой стороны, если бы не ремонт, как объяснить женщине, с которой спишь, почему в ее коммуналке можно, а в твоем двухэтажном — нельзя… Есть еще одна причина, о которой Топилин не хочет распространяться: он живет в квартале от Литвиновых. Машины могут встретиться на перекрестке. Да и в гости Антон захаживает.

Анне до ее соседей будто и дела нет. Поначалу, случалось, спрашивала, не встретил ли кого на лестнице или в коридоре. Но потом перестала. Если и переживает, что все может закончиться срамом, вида не подает.

— В следующий раз в гостинице, — договариваются они.

Но и в следующий раз Топилин является в коммуналку на Нижнебульварном — и Анна ни о чем не спрашивает, не напоминает об уговоре.

Здесь хорошо. А как будет в гостинице, неизвестно. И все-таки Топилин пытается образумить самого себя:

— В следующий раз в гостинице.

— Уболтал. Вот же черт настойчивый.

— Нет, в следующий раз точно.

В прошлую пятницу у Анны выдался неурочный выходной: на заводе меняли какие-то фильтры, ей предстояло принимать работу в воскресенье. И Топилин остался у нее на ночь. Провалялись в постели до позднего утра. Уже схлынули стальные волны, поднятые трамваями, покинувшими депо. На лестнице отгрохотали каблуки. Из-за штор расползалось солнце. Лежали, держась за руки, слушая молчание друг друга.

В то утро заявился Влад.

В замке поковыряли ключом, следом раздался стук в дверь.

Топилин оторвался от подушки.

— Кто?

— Сын, — шепнула Анна, выдергивая руку.

Встала, схватила халат.

— Ты что, собираешься открыть? — удивился Топилин.

Оглянулась.

— А ты как думаешь?

— Дурная привычка каждый раз открывать, когда постучат, — ворчал он, натягивая трусы и вспоминая, что остальная одежда снова осталась внизу, на диване.

— Он вообще-то сегодня доложен на игру уехать, — вслух размышляла Анна, затягивая пояс на халате.

Подцепила на ходу тапки, крадучись сбежала вниз, вернулась с Топилинской одеждой.

— Ты сядь там пока, — сунув ком одежды под одеяло, указала на стул, стоящий за выступом деревянной перегородки. — Уже ничего не изменишь. Попались, значит, попались, — руками развела. — И не одевайся пока, не вошкайся.

Ушла. Топилин сел, где сказала. В трусах, затаивший дыхание, с руками, уложенными на колени, — он напоминал себе призывника перед медкомиссией.

— Призывник Топилин!

— Я!

— Экий вы нескладный.

— Так точно!

Нельзя было на ночь оставаться. Непозволительная, непростительная опрометчивость.

Судя по доносившимся снизу звукам: шуршанию одежды, смущенному подростковому сопению, — Анна обнимала сына.

— У меня пять минут, мам, — услышал Топилин ломкий юношеский бас и облегченно выдохнул.

Они остановились посреди комнаты.

— Ты на игру едешь? — спросила Анна, и Топилин услышал, что она улыбается. — У тебя же сегодня отъезд?

— Поезд через час. Наши на вокзале уже. Я решил заскочить. На тачке доеду. Не смотри так. Пожалуйста.

— Как?

— Сама знаешь.

— Не могу.

— Мам…

— Не могу. Люблю тебя. Редко вижу. Домой переедешь, буду видеть каждый день — тогда, скорей всего, перестану так смотреть.

Топилин вслушивался в ее голос. Вся поглощена Владом. Про раздетого мужичка, припрятанного наверху, успела забыть.