Бета-самец

Топилин подходил к ней с тыльной стороны: от Грибоедовской пешком по лестнице, дальше через сквер. Анна стояла в том углу сквера, который обрывается крутым уступом к Базарному переулку. Смотрелась необычно: потерянной. Шла-шла и вдруг остановилась — забыла, куда идти. Над ней пышно желтела липа. Навстречу Топилину пробежал мальчишка в толстенных наушниках. Кто-то, смеясь, кричал парню вдогонку:

— Куда ты, Василек? Куда же ты?

Анна заметила Топилина. Поздоровались взглядами.

Двадцать ступенек, двадцать неспешных шагов — у Топилина было время обдумать предложенные обстоятельства.

Встал в двух шагах, чуть наискосок: уйти или поговорим?

Вот так, уважительно, на дистанции. Он умеет быть деликатным с женщиной, с которой так хорошо переспал в таких нехороших обстоятельствах.

— От Тарасова? — спросил.

Кивнула. Топилин чувствовал — она рада их встрече.

Неплохо бы спросить насчет мировой. Но лучше дождаться, пока заговорит сама. Для чего еще нужны эти случайные встречи?

— Целый час мурыжил, — сказала Анна. — Достал совсем.

— О чем спрашивал?

— Да он не спрашивал ни о чем. Объяснял, что дело ему в суд передавать не резон. Антон Литвинов невиновен, а шума будет много. И он окажется крайним. И у них реформа… и что-то еще говорил…

— Ясно.

— Нервничал очень. Вот, стою, в себя прихожу после разговора.

— Я, стало быть, следом за тобой? Разъяснения какие-то буду давать. Как ехали, куда смотрели. Из пустого в порожнее.

Посмотрел на часы. Просто так, никакой спешки. Сверился на всякий случай, который час. Загнул краешек рукава, глянул мельком. Стоим, беседуем, двое приличных людей. Тарасов подождет.

— Саша, я сегодня позвоню, — сказала Анна, перекладывая что-то в кармашке сумочки. — Мне сейчас нужно домой. Ладно?

— Звони, — ответил Топилин. — В любое время.

— Я соберусь с мыслями… еще раз. Можно? Я позвоню.

— Ты не спеши… ничего…

Сделала движение, чтобы уходить, задержалась.

— Саша, — сказала совсем тихо. — Спасибо тебе.

Догнал ее на ступеньках.

— Сейчас, Анечка, сейчас. Ну, хоть немного.

Отпускал и через секунду снова ловил, сгребал в охапку неспокойное, томящееся под одеждой женское тело.

— Сейчас.

Губы, поцелуй которых легок и уклончив. Руки, обвившие ему шею.

Девчонки-старшеклассницы закричали им из сквера: «Ай-яй-яй! Как не стыдно!» — а потом тянули ободряющим хором: «Ооо-ооо».

— Пойдем, Саша. Скорей.

— Сегодня моя очередь, — сказала она, толкнув его на кровать.

Разделась и, потуже стягивая волосы заколкой, села ему на грудь.

Шалел моментально, когда она улыбалась вот так — с нетерпеливым предвкушением.

Сережа, перечеркнутый черной ленточкой над ухом, — вон он, внизу, на подоконнике. Тут как тут. Выглядывает из-за гардины.

«Такие дела, чувак… Не знаю, как оно тебе оттуда. Думай что хочешь. Да, наверное, грех. Но я такой чистоты звенящей давно не испытывал…»

Топилин не хотел слушать про Сергея. Но она все-таки рассказала.