Читаем Бесы пустыни полностью

Дервиш шагал в полосках миража. Зной проникал вовнутрь, через невидимые поры его старых кожаных сандалий, обжигая плоть ступни, он опустился на колени и полз к одинокой горе, которую высек вечный ветер, освободив ее ото всех наростов, и она торчала как головка сахара, которую, бывает, привозят караванные торговцы. Унылая гора, как и все они, горы Тадрарта, время раскопало откуда-то для них некую таинственную печальную прелесть, напоминавшую ему о застывшей фигуре принцессы, когда взгляд ее в молчании источал тайну. Он не знал, почему так трогает эта печальная прелесть гор, деревьев пустыни его и простых людей, как, впрочем, и все в Сахаре. Может потому, что он чувствует в этом тайный замысел жизни? Или потому, что мир этот — невидим? Или напоминает ему о его одиночестве, когда он сам был акацией, одиноко торчавшей в безводном овраге, в полном отчаянии испить хоть каплю? С чего это разум летит и ранит сердце, оплавляясь в черты прекрасной женщины, вроде принцессы? Одно он знает точно: принцесса не была уже земным созданием, когда взгляд ее источал в безмолвии тайну, а печаль в чертах ее лица смешивалась в гордостью женщины.

Пламя вспыхнуло. Он добрался до подножья горы. Спрятал голову в тень скалы, острым пиком вонзавшейся в небо. Скинул свои ветхие сандалии и оросил ступни водой из Земзема[141]… Вода кипела. Он отпил глоток прямо из устья Земзема, и она пролилась в тело остывшей струйкой. Ветерок стих. Воздух вокруг застыл и умер. Жар обжигал само пространство. Он взял сандалию и помахал ею перед лицом, пытаясь стронуть этот мертвый воздух. Раскрыл рот и заревел во всю глотку, чтобы перевести дыхание. Воздух…

Пастухи доставили его в Тадрарт. Он провел с ними в пути четверо суток. Они оставили его в вади, а сами продолжили путь в Массак-Сатафат. Сказали, если не отыщет Удада в этих расщелинах, то уж нигде его больше не отыщет. Однако, палач ему изначально строил преграды: все клинки свои вытащило солнце из ножен и целые реки миража вылило в Сахару, так что Муса тыкался взад-вперед, гонялся по оврагам и горам, но нигде не нашел и следа Удада. Он смотрел на Сахару, как она отдается в объятия палачу. На западе плыли силуэты акаций, перемежаясь с полосами пламени. Чем больше смерть[142] и покой овладевали пространством, тем более раскалялось в своем безумии пламя. На востоке и на севере возвышались гордые вершины гор — цепочка островерхих пиков, терпеливо сносивших удел судьбы, мираж вырисовывал на их фоне сказочные гребни и гривы, набегавшие волнами и почтительно поблескивавшие. В безжизненных горах, где селились когда-то первобытные люди, недра были полыми — там были прокопаны пещеры. Их тоже поджидало одиночество, душами овладевала тоска, стремление познать неведомое закрадывалось в сердце, и они рисовали на груди этих скал свои формы, цвета и образы. По ночам людей мучила бессонница, и они забывались в забаве — в потоке легенд. Однако эта таинственная тоска по неведомому, по тайному началу жизни овладевала ими вновь и вновь, пока они не проснулись однажды и не увидели, что рисуют на своих скалах богов и богинь. Они обнаружили клад, который так долго искали, и ощутили умиротворение и успокоились, поняв, что они в состоянии скрепить свои панно подписью, и начертали толкования рядом с изображениями путем системы знаков тифинаг, и пометили места расположения своих кладов и колодцев особыми символами, чертежами и буквами. Дело им понравилось — и они распространили свою активность повсюду, пометили каждую скалу в Великой Сахаре своими клеймами. А сегодня никому и в голову не придет, что все началось с какого-то одинокого странника, уединившегося в пещере и попытавшегося выразить свою неясную тоску по изначальному…

Дервиш не знал, что возрождает этот образ из Небытия спустя восемь тысячелетий с начала Пути.

Он притаился в тени под скалой, пытаясь глотнуть немного воздуху — того, что убивал своей огненной плетью палач, как вдруг увидел чудо. Он уставился в скалу своим косым глазом, и полый шар в груди вздрогнул и забился. Внутренности вернулись в иссохшую тыкву. Он прекратил попытки поймать колебания воздуха, как это обычно делают пораженные астмой. Он встал на ноги, тело его выпрямилось и качнулось назад: перед ним стояла принцесса! Облачком спустилась она с небес и обрела очертания гостьи — каменной гостьи: высокого роста, стройная, гордая и печальная. Совсем такая, какой он видел ее в прошлый раз. На губах ее все та же удивительная краска, девственный цвет тафтасет, заклинание дев и тайна предрассветного сумрака. Он пополз к скале и положил руку на камень. Рисунок был словно живой. Он был высечен в теле скалы. Дрожащими пальцами он трогал эти высеченные линии заклинаний. Этот первовлюбленный изобразил свою госпожу в профиль, с гордо поднятой головой, смотрящей вперед, в даль, в направлении далеких и гордых вершин, расплывающихся в мареве пустыни.

Перейти на страницу:

Похожие книги