Бесы пустыни

На четвертый день этой дуэли оба перешли к совсем иному виду соревнования, даже если ни один из них и не осознал этого. Едва они сошлись поутру для продолжения битвы на мечах, как Адда обвел широким взглядом окружающий простор. Со всех четырех сторон расстилалась жестокая пустыня. Он опустил глаза, схватился было за рукоять меча. Бубу в торжественной позе сумрачно наблюдал за ним. И вдруг — он вонзил меч глубоко в землю, оставил его там и бросился бежать! Он направился на юг, где горизонт покрывали увенчанные голубыми чалмами горы, отделявшие Южную Сахару от Красной Хамады. Забравшись на первый песчаный холм, он увидел, как Бубу сам бросил свой меч и пустился бежать за ним вслед в этой курьезной гонке, которой не видала Сахара. Негры были ошеломлены, даже верблюды удивились! Все стояли в отдалении, наблюдая за двумя участниками, которые превращались в подобия призраков, ими играли волны миража, сгущавшегося над равниной в пору раннего утра… Затем Барака вышел из оцепенения и поспешил, бормоча на ходу: «Нет, я не клятвопреступник, не зря я вчера поклялся, что все это дело — не больше чем забава детская!» Бубу повернул вправо, обежал кругом с четырехсторонней верхушкой, затем свернул влево, чтобы перерезать дорогу сопернику. Мелкие камни и щебень жестоко ранили ноги, ремешок кожи, стягивавший сандалию на лодыжке, порвался, однако он продолжал бег на одной подошве, пока вдруг не оказался в объятиях изнуренного шейха, обливавшегося потом. Так они стояли. обнимая друг друга, высунув языки под лучами утреннего солнца. Продолжая держать шейха в объятиях обеими руками, Бубу бормотал:

— Что тебе проку бегом пересечь Хамаду, если ты от жажды помрешь до того, как до гор голубых доберешься? Надо тебе лучше к Анги обратиться, может, найдешь в речах предков мудрость какую, внушит тебе терпения да зрелости…

— Я больше не мог… — проговорил вождь усталым, сдавленным голосом. — Этот зов меня одолел. Голос, что огонь, горячий. Почему ты меня вчера не убил? Знаю я, много возможностей у тебя было, не одна, так чего ты меня унижаешь? Чего ты обращаешься со мной, как с ребенком?

— Потому что ты ребенок и есть, господин наш шейх! Чистый ребенок! Я прекрасно понимаю, что настоящие дети — они и есть истинные мужи! Этот недуг только настоящих мужчин и поражает!

— Но ты же знаешь, что я не остановился бы и убил бы тебя, если бы судьба ко мне повернулась и дала власть над тобой?..

— Знаю.

— Почему же отказываешься поступить со мной, как с ровней?

— Потому что я пришел, чтоб не дать вернуться в племя, а не чтобы тебя убить!

— А чего ты боишься, что я в племя вернусь? Скажи уж, ради бога!

— Да потому, что знаем мы, и все это знают, что братство долго не продержится, и не пойдет народ за их учением, пока ты будешь бродить по равнине. Ты ведь старался приучить людей к свободе все эти долгие годы — и ты в этом преуспел!

— А чего это вы хотите их всех вернуть на путь свободы?

— Потому что видим, как они несчастны в этаком положении.

— Кто сказал, они несчастны? Это все бред у вас в головах.

— Нет. Это не бред. Не в состоянии народ все это нести на себе, бремя такое. Слабы они для этого.

— Слабы головами. Мышление у них такое… Да-да. Я все-таки вернусь. Убью тебя и вернусь.

— Я тебя знаю. Не в силах ты меня убить, разве что из-под тишка. Но на вероломство ты не способен — не та у тебя натура. Это против принципа чести.

— А я тебя оружием убью. Мечом или копьем.

— Не сможешь. Ты никогда не проходил уроки войны, так же как и уроки любви и искусство обольщения женщин тебе не известны.

— Давай поборемся! Почему бы нам не попробовать побороться?

Весь этот диалог длился, пока они обнимали друг друга. Барака наблюдал за ними с возвышенности — они качались и переговаривались, а он тем временем ударял рукой об руку и повторял: «Дети! Клянусь Аманаем — чистые дети!». Все его приговоры кончались клятвами, и он спешно прикрывал своей грубой ладонью рот из боязни, что его клятвы именем божества магов достигнут чьего-нибудь слуха.

Каждый из бойцов вытер слезы украдкой от противника, а потом… они схватились в драке вновь.

13

Первый бой без мечей занял всю первую половину дня. На следующий день утром и в течение полуденного отдыха, когда бойцы приняли легкий обед, изготовленный Баракой в виде ячменной похлебки, и затем, к вечеру, борьба продолжалась. Ни негры, ни сам Бубу не могли понять, откуда вождь, которому перевалило за шестьдесят, черпал силы, позволявшие ему продолжать сопротивление и держать удар, ведь он хранил пост и почти ничего не ел питательного. Он теперь обхватывал противника своими худыми руками и швырял его налево и направо, а, случалось, отрывал от земли и подбрасывал высоко в воздух, да при этом еще издавал воинственные клики, подбадривая себя. Однако Бубу опускался на землю, стоя на своих двоих всякий раз, будто кошка. С окончанием каждого эпизода долгой схватки шейх изливал душу проклятиями и ругательствами, гневно восклицал:

— Ты джинн, Бубу, ей-богу! Ученик бесов! Аллах тебя погубил!