Бесы пустыни

Внутри шатер был разделен многочисленными занавесями и пологами из разукрашенных ковров и яркой одежды горцев. В дальнем углу палатки что-то светилось. Он замер и кашлянул несколько раз, заявив о своем присутствии. Спустя мгновенья в полумраке метнулась тень. Это была тень старухи, за которой по пятам следовал худой негр в пепельного цвета чалме. Он прилип спиной к каменной кладке и в этом тусклом пространстве уставился косым взглядом на гостя. Ждал, что тот заговорит, а сам не произнес ни звука. Лицо само собой повернулось в сторону мерцавшего в углу света, и призрак исчез. Из глубины палатки показалась Тенери.

— Что здесь делает колдунья? — произнес он.

Она улыбнулась в темноте, прежде чем ответить:

— Негоже чужаку куражиться да людей задевать попусту.

Он уселся на покрытую ковриком кучку песка и сказал сурово:

— Ты знаешь, я не люблю ни знахарей, ни гадалок!

— Такая гадалка не чета прочим. На амзаде^[57] играет и слагает стихи.

— Рядом с гадалкой веры не видать, будь она даже, как боги, талантлива.

Появилась невольница, и девушка спросила:

— Огонь развести?

Словно не слыша вопроса, он продолжал свое, но уже другим тоном:

— Добро пожаловать! Успеха да радости!

Она приказала невольнице разжечь огонь, а сама зашла за полог и вышла из шатра, завернувшись с головой в толстое покрывало. Уселась напротив и сказала с улыбкой:

— Во тьме радость чествовать не годиться!

Затем подождала, пока невольница-негритянка не пошла искать топливо, и закончила уже совсем как гадалка:

— А то зло навлечешь.

Он молчал, прислушиваясь к завыванию старого врага в гонке по вольной пустыне, и лишь слабо улыбнулся. Пытаясь прогнать нахлынувшие некстати воспоминания, завел разговор на другую тему:

— Я сказал ему, мол, благо — что истина. Дух вольный мчится, гуляет по степи, где захочет, а поймает его рука человеческая да засадит во флакон — он тут же злым демоном обернется! Вот в этом-то и есть тайна преображения, что с шейхом братства приключилось.

Она слегка поправила покрывало на голове — лицо ее ровно ничего не выражало.

— Толкованиями тешился, так что придумал, будто я прорицатель какой, — закончил он.

Она откинула голову назад и расхохоталась:

— Не знает он правды твоих отношений с ними.

В углу взметнулись языки пламени и пошел дым. Силуэты обоих четко обозначились в полумраке, она увидела складки щек под пепельным покрывалом. В ответ он потуже затянул ткань вокруг лица и заметил хладнокровно:

— Я ведь не скрываю от тебя, он меня предупредил.

Она бросила на него вопросительный взгляд.

— Он сказал, что в душе раба божия несовместимы они: Аллах и металл драгоценный! — произнес он и окинул ее беглым оценивающим взглядом — девушка воспользовалась покрывалом, отвела глаза. Чернокожая невольница вблизи каменной стены принялась готовить чай. Он продолжил:

— Караван с севера не задержится, придет скоро. Я хочу, чтобы подтолкнула ты кузнецов-хаддадов^[58] — пусть приготовят, что можно, чтоб нам не ударить в грязь лицом. В торговых делах первое впечатление как волшебство действует.

— На виду у всех не сподобятся они. Не гиблый им мешает, а глаза людские.

— Ну, и от гиблого нам тоже нельзя милости ждать. Он в ближайшие дни только усилится.

— Ничего нет хуже. Никто не в силах понять, что он там замышляет.

— Предполагать худшее нам во всяком случае надо…

— Что его сдержит, как не гора? Так в старину говорили. Все мы под ее защитой.

— Не верю я пророчествам гадалок!

Наступило молчание. Пошел дым. Поднялся столбом, словно хотел принять участие в разговоре. Клочья пепла и сажи встали завесой, пытаясь сокрыть пламя. Ветер трепал крылья шатра, кожа и ткань хлопали вокруг. Неожиданно он заговорил вновь:

— В таких обстоятельствах ничего не годится, кроме родства.

Он взглянул на нее исподлобья, но не мог уловить никакой реакции. Завеса из пыли плотно скрывала лицо.

Я ничему так не верю, — продолжал он, — как старым обычаям да нашему наследству. А этот закон подтверждает, что кровные узы крепче и сильнее всех обетов, договоров да обещаний.

Он помолчал, а затем, скрестив руки на груди и уставившись во тьму прямо перед собой, закончил:

— Потому как это есть обет небесный.

Она с любопытством взглянула на него.

В глазах женщины загорелся огонек.

Глава 4. Блудный двойник

«О мир, сотворенный для тягот и для обмана!

Бремя твое не вынести никому, кроме Идинана.

Он один встречает ветры и бури без страха,

Ни во что не ставя пустую чалму из праха!»

(Из древней касыды неизвестного туарегского поэта.)

1