Бестужев-Рюмин

«Надобно воспользоваться благоприятным случаем; я не пощажу денег, чтоб теперь привлечь Россию на свою сторону, иметь её в своём распоряжении; теперь настоящее для этого время, или мы не успеем в этом никогда. Вот почему нам нужно очистить себе дорогу сокрушением Бестужева… ибо когда мы хорошо уцепимся в Петербурге, то будем в состоянии громко говорить в Европе».

Из Берлина в Петербург полетели добрые советы, в которых Елизавета усмотрела искреннее участие прусского короля к своей особе. Фридрих советовал упрятать Иоанна Антоновича и всё его семейство куда-нибудь подальше и удивлялся инертности и нерадению, с которым подходили до сих пор к Анне Леопольдовне, принцу Антону и их детям.

«Отеческий» совет короля Пруссии был немедленно исполнен: по повелению Елизаветы брауншвейгское семейство перевели в г. Раненбург, а потом ещё дальше — в Холмогоры. Иван VI был отдельно «упрятан» в Шлиссельбургскую крепость. Он так же «по-отечески» рекомендовал голштинского принца Петра Фёдоровича женить не на принцессе из могущественного королевского дома, а на принцессе из маленького немецкого княжества, которое будет считать себя обязанным

России таким счастьем. И самое главное: он потребовал от Марии-Терезии удалить де Ботту от своего двора. Ну, кто же после этого будет питать неприязнь к доброму прусскому королю?

В Париже тоже сразу отметили кризис в русско-австрийских отношениях и поспешили вернуть Шетарди в Россию. Примечательно, что отъезд маркиза из Франции произошёл в обстановке строгой секретности. Лондон в связи с этим тоже всполошился и вступил в консультации по лопухинскому делу и с посланником Нарышкиным, а через Уича — с Бестужевым.

По поводу лопухинского дела хорошо информированный Уич докладывал лорду Картерету:

«Я вижу, что неприятели обер-гофмаршала Бестужева усильно стараются вплести его в несчастье жены. Если они в своих происках успеют, то мне очень горько будет видеть, что императрица лишится советов чрезвычайно искусного и честного министра. Он и брат его, вице-канцлер, присоветовали императрице… не принимать французской медиации в шведских делах. Обер-гофмаршалу объявлено, чтоб он остался в своём загородном дворе до окончания дела жены, а вице-канцлеру императрица продолжает по-прежнему оказывать милость, ибо весь двор хорошо знает, что он сильно противился браку обер-гофмаршала на графине Ягужинской и что этот брак произвёл холодность между обоими братьями».

О стараниях погубить Бестужевых видно из письма д'Аллиона к Ж.Ж. Амело (Амелоту) от 20 августа: «Я ни на одну минуту не выпускаю из виду погубления Бестужевых. Господа Бруммер, Лесток и генерал-прокурор Трубецкой не меньше моего этим занимаются. Первый мне вчера сказал, что готов прозакладывать голову в успехе этого дела. Князь Трубецкой надеется найти что-нибудь, на чём бы мог поймать Бестужевых; он клянётся, что если ему это удастся, то уж он доведёт дело до того, что они понесут на эшафот свои головы».

Кажется довольно странным, что обер-прокурор Трубецкой, русский до мозга костей, ярый противник иностранного засилья в России, вошёл в стачку с иностранцами, чтобы вредить другому русскому патриоту. Как можно предположить, ненависть к Бестужеву у князя Трубецкого могла возникнуть только на личной почве, которая и заслонила всякий государственный резон. А Бруммер, очевидно, слишком высоко оценил свою голову и вопреки своему обещанию не стал её «прозакладывать».