Бессонница в аду

— Да, это было на следующий день, после того как я приходила к тебе, когда ты уехал. Утром еще Олег все мне говорил комплименты, что я хорошо выгляжу, потом долго беседовал с Мишаней. А Мишка все смотрел на нас, я уж решила, что он на Иру глаз положил, она рядом со мной стояла. Но он потом весь день крутился около меня. Я подумала, что это Олег ему приказал стеречь меня, думала, ты боишься, что опять сбегу… Ночью он вызвал меня из комнаты, также, как и в тот раз… А когда нес меня к себе, то все время повторял, что это приказ Хана. Но ты же не приказывал?..

— Нет, моя хорошая, конечно, не приказывал… И теперь я разберусь со всеми, кто посмел говорить от моего имени.

— Я и не поверила. Кричала, но никто не пришел, на первом этаже мало людей живет, потом он заклеил мне рот скотчем.

Мария вдруг заметила, что лицо Хана искривляется, что его тянет судорога и бросилась к нему.

— Родненький мой, миленький, не надо, успокойся!.. — она принялась осторожно поглаживать его виски. — Давай все забудем, не надо тебе волноваться. Бог с ними, я больше в тебе никогда не буду сомневаться…

— Ты извини меня, я виноват, допустил, что тебе пришлось пережить такое, но я все исправлю, спасу тебя. Все, спасибо, уже прошло, — он перехватил ее руки и прижал к своему лицу.

Так вот отчего у Марии так изменилось тогда настроение… А ему показалось — ни с того ни с сего… Все было хорошо, но стоило ему уехать, и она сбегает, теперь понятно, почему, если накануне ее приводили в лабораторию…

— За все годы моего правления, столько девушек побывало здесь, и ни одной я не сказал, что люблю ее, а уж тем более, ни от кого не хотел иметь ребенка.

— А ты что, хочешь ребенка?

— От тебя — да.

— Я не могу поверить…

— Назови хоть одну причину, по которой бы я лживо уверял тебя в своей любви? Зачем мне врать?

— Я себе не доверяю. Не настолько я интересный человек, чтобы заинтересовать тебя…

— Ты самый лучший человек в моей жизни. И я все сделаю, чтобы спасти тебя.

— Нет, я самая обычная, а ты исключение из всяких правил, я таких не встречала…

— Когда ты так говоришь, мне начинает казаться, что ты все-таки меня любишь.

— Разве я тебе не говорила уже об этом?

— Ты меня не балуешь…

— Я не просто люблю, я помешана на тебе, я тебя обожаю, мой Хан… И мне все время хочется твердить тебе это, но, боюсь, тебе надоест это слушать.

— Говори, говори… Неизвестно, сколько мне еще осталось жить, думаю, ты просто не успеешь мне надоесть.

— Так Олег Аркадьевич говорил, что все сотрудники и прочие обитатели этого Центра живут, пока жив ты. Если это правда, то, следовательно, и нам всем осталось мало.

— Вполне вероятно, что так оно и будет, и я уже думаю над этим. Ты здесь не останешься.

— Ты хочешь меня отпустить?

— Нет, не отпустить, а тайно вывезти, так, чтобы никто не знал. Я пока обдумываю это. Мне надо рассчитать самое оптимальное время; сделать так, чтобы ты как можно дольше прожила здесь, со мной, и чтобы я еще в силах был спасти тебя…

— Но я не хочу уезжать без тебя. Как мне теперь жить без тебя?

— Знала бы ты, как я не хочу с тобой расставаться, но я не оставлю тебя здесь жить в плену, а тем более, умирать. Спи, мне еще надо кое-что выяснить, не хочу откладывать на завтра.

Хан не стал ждать утра, сразу поднялся на четвертый этаж, разбудил Сашку.

— Расскажи-ка мне, как вы с Михаилом водили Марию в лабораторию, помнишь?

— Ну как же, помню, осенью, когда мы с Мишаней дежурили у лаборатории, а вы вышли и сказали принести старуху, ту, что не ходила, парализованную. Мишаня взял носилки, и мы пошли. А как только вышли из лаборатории, Мишаню снова позвали и велели ему вести Марию. Я тогда еще удивился: вроде вы с ней всегда разговаривали, ночью сам видел, как вы на кухне чаи гоняете, думал, друзья… И старуха же была…

— Когда я велел привести Марию, что-то я не помню? Ты сам слышал? Видел, как я разговаривал с Мишаней?

— Нет… — задумался то, — нет, я же шел впереди и не стал возвращаться. Да и позвали одного Мишку, я не видел, кто его звал. Он и вернулся один, а потом меня догнал уже без носилок.

— И что, вы пошли за Марией?

— Ну да, привели ее, только не успели завести в лабораторию — Леонид Сергеевич вышел и сказал, что сегодня эксперимент отменяется, я сам это слышал… И все потом говорили, что вы слили раствор. Я думал: повезло бабе. Она же потом сбежала после этого…

— Значит, Леонид Сергеевич вышел?

— Ага. Когда мне трепку задали после первого ее побега, я злился, думал, с жиру баба бесится, раз она с шефом каждую ночь беседует, с вами в смысле, так вы ее и не тронет. Сейчас — нет, не злюсь, у меня шкура толстая, зажила… А если бы меня вот так, под конвоем, повели в лабораторию, как мы с Мишаней ее водили, я и сам бы сбежал. Тогда у меня самого аж мурашки по коже, жалко было ее, совсем еще женщина молодая. Ну в смысле, не старуха же… У меня старшая сестра такая, нас много было у мамки.

Хан задумался.

— Хан, можно вас спросить?

— Давай…

— Я вот все думаю, только вы не сердитесь, — и Сашок замолчал, опасаясь вспышки начальственного гнева.

— Ну говори, чего ты тянешь…