Читаем Бессонница в аду полностью

— Ясно, а ты пыталась устроиться в мастерскую каким-нибудь подмастерьем и поступить на заочное отделение, если уж так нужно было образование?

— Нет, к сожалению…

— Еще что-нибудь тебя в жизни интересовало?

А что ее интересовало? Муж, ребенок… Вдруг она вспомнила, как в молодости хотела написать рассказ.

— Выкладывай, я же вижу, ты о чем-то подумала.

— Да ерунда, говорить, собственно, не о чем, — но все же начала: — Лет пятнадцать назад мне вдруг захотелось написать рассказ…

— И что же тебе помешало?

— Не знаю, моя лень, наверно… Нет, не так, я попробовала тогда писать, но вот пробиться, сделать литературу делом всей жизни, этого вот я не смогла. Тогда Алешка только родился, и я написала рассказ о роддоме. Дала Вене прочитать, он долго смеялся надо мной: «Эх ты, осколок Толстого, самородок ты наш», — с издевкой, конечно. Я хотела дать еще кому-нибудь почитать, но он не позволил, не позорься, мол.

— Ну и что, ты бросила писать?

— Не сразу, попыталась еще раз, но было сложно, только начну — ребенок заплачет, надо к нему подойти, или Веня телевизор погромче сделает, а меня шум сбивает. Но еще один рассказ я все же дописала, даже хотела послать его в редакцию, позвонила туда, а мне сказали, что не принимают рукописный вариант, надо напечатать. За это я заплатила одной женщине, а Веня случайно узнал и сказал с иронией: «Ну что же, я рад, что хоть кто-то на этом заработал…». Я себя почувствовала такой дурой… Рассказ так и не напечатали, надо было кое-что переделать и опять перепечатать, прежде чем отдавать снова в редакцию, вот я и не стала больше деньги тратить. Да прав он, просто таланта у меня не было, был бы рассказ хорошо написан, его бы напечатали сразу, — когда человек талантлив, его не остановишь…

Хан задумчиво смотрел на нее.

— Вообще-то, я слышал другое мнение: таланту нужно помогать, бездарность пробьется сама…

— А я так думаю: талант привлекает, завораживает людей, и потому одаренному человеку невольно все помогают, ему не надо просить кого-то, требовать, а вот бездарность требует…

Странно, этому человеку она совершенно безразлична, он собирается ее использовать как подопытного кролика, разделаться с ней как студенты — биологи с лягушками, и в то же время Мария не помнила другого такого случая, чтобы кто-то так интересовался ее жизнью… Наверно, с таким же интересом он будет исследовать ее внутренности в прозекторской, если его опыт не удастся в очередной раз…

Мария вскоре с удивлением заметила, что ему нравятся ее рассказы о сыне, он так внимательно слушал о том, как она занималась с Алешкой, как водила его в спортивные секции, на танцы, в бассейн, о том, как упорно, изо дня в день, решала с ним задачи — математика мальчику давалась с трудом, и как гордилась, когда однажды учительница обронила фразу: «Ну, уж если Алеша этого не понял, то надо заново всему классу объяснять». Математичка не знала, что Мария каждый день предварительно объясняет сыну тему завтрашнего урока.

— Зачем? — не понял Хан.

— Чтобы мальчик не чувствовал себя глупее других. Я хотела, чтобы все думали, что он схватывает новый материал на лету.

Наверно в этом была ее ошибка, возможно, потому Алешка и вырос таким заносчивым, привык считать себя умнее других. Надо было позволить ему самому прокладывать себе путь, набивать шишки, подумала она. А шеф изумленно смотрел на нее. Похоже, он не верил, что бывают семьи, где детям уделяют столько внимания.

— А меня классный руководитель заставил заниматься, — вдруг сказал он.

— Да? Значит, и в детдомах бывают хорошие преподаватели…

— Очень хороший… Только меня он невзлюбил, и если я получал плохую оценку или не знал что-нибудь, он заставлял закатывать рукав и тушил сигарету о мою руку. А у меня кожа такая паршивая, ожоги долго не заживали… Он оставлял меня после уроков и открывал журнал… Смотрел, что я получил за весь день. Первое время наказывал за двойки и тройки, потом, когда я стал учиться лучше, и за четверки или вообще за то, что по какому-то предмету у меня нет оценок. Говорил: «Наверняка тебя спрашивали, а ты не ответил. Иди сюда, расстегни манжет… И не вздумай орать». Смотрел на меня, как удав на кролика, как я подхожу, как задираю рукав, протягиваю руку, и жег, глядя мне в глаза. «Мой долг заставить тебя учиться, сиротка…»

— Какой ужас!

Хан рассказывал, отвернувшись к окну, а тут взглянул на Марию — у той в глазах стояли слезы.

— О, какая ты впечатлительная… Все давно прошло… Зато я полюбил учебу. Зубрил все наизусть, память у меня хорошая была, знал почти все учебники.

Марии захотелось погладить его по голове, как маленького: сколько бы плохого ни говорили о детских домах, действительность всегда оказывается еще хуже.

На следующий день Ирочка, по-видимому, еле дождалась вечера. Она поджидала Машу у кухни и, как только та вышла, сразу начала с восторгом рассказывать:

— Тетя Маша, спасибо вам! Я ему так и сказала! А он засмеялся, что, говорит, созрела? Оказывается, он такой ласковый, такой внимательный, такой нежный, всю ночь меня ласкал…

Марию почему-то разозлил этот рассказ.

Перейти на страницу:

Похожие книги