Бессонница

Он знал, что она права, но не думал, что сможет просто щелкнуть пальцами и разом избавиться от всех сомнений. Может быть, надо дожить до семидесяти, чтобы понять, как трудно переступить через свое воспитание. Он был мужчиной, которого учили быть мужчиной еще до того, как Адольф Гитлер пришел к власти, и он был человеком того поколения, которое слушало по радио Х.В. Кальтенборна и сестер Эндрюс – поколения людей, верящих в «коктейль из лунного света» и «прогулки за Кэмелом». Такое воспитание не предполагало сидеть-разбираться, кто тут хорошие парни, а кто плохие, оно просто требовало не ударить в грязь лицом и не допустить, чтобы тебя водили за нос.

А так ли это? – спросила Каролина слегка удивленно. Как интересно. Знаешь, Ральф, я открою тебе один маленький секрет: это все чепуха. Это было ерундой еще до того, как исчез за горизонтом Гленн Миллер, и сейчас это такая же ерунда. Мужчина должен делать лишь то, что должен делать мужчина… теперь в этом немного смысла, в наше-то время. Долог и труден обратный путь в Рай, правда, милый?

Да. Долог и труден обратный путь в Рай.

– Чему ты улыбаешься, Ральф?

Подошла официантка с огромным подносом с едой и избавила его от необходимости отвечать. Он только сейчас заметил, что у нее на фартуке был приколот значок с надписью: ЖИЗНЬ – ЭТО НЕ ВЫБОР.

– Вы собираетесь сегодня в Общественный центр? – спросил ее Ральф.

– Да, собираюсь, – сказала она, поставив поднос на соседний столик, чтобы освободить руки. – Только я буду снаружи. Держать плакат. Ходить туда-сюда.

– Вы из «Друзей жизни»? – спросила Луиза, когда официантка принялась расставлять перед ними тарелки.

– Я живая? – поинтересовалась женщина.

– Ну, определенно похожи, – вежливо ответила Луиза.

– Ну а раз я живая, то я уже по определению друг жизни, правильно? Убивать кого-то, кто мог бы стать великим поэтом или изобрести лекарство от СПИДа или рака… на мой взгляд, это совсем неправильно. Так что я буду вечером у центра. Буду стоять там с плакатом, чтобы феминистки Нормы Камали и все эти либералы увидели, что на нем будет написано. А написано будет: УБИЙСТВО. Они ненавидят этот мир. Он им не нужен на их вечеринках с коктейлями и благотворительных обедах. Ребята, вам кетчуп надо?

– Нет, – сказал Ральф. Он смотрел на нее, не в силах отвести взгляд. Вокруг женщины начало распространяться тусклое зеленое сияние. Оно, казалось, вытекает у нее из пор. Ауры возвращались во всем своем великолепии.

– Боже мой, у меня что, вторая голова, что ли, выросла, что вы так на меня уставились? – Официантка выдула пузырь из своей жвачки и перекатила ее на другую сторону рта.

– А я уставился? – спросил Ральф. Он слышал, как течет кровь в ее венах. – Извините.

Официантка пожала плечами, отчего верхняя часть ее ауры пришла в ленивое, завораживающее движение.

– Знаете, обычно я стараюсь не слишком влезать во все это. Я просто работаю каждый день и держу рот на замке. Но я все-таки не трусиха. Знаете, сколько времени я провела возле этой бойни? Дней таких жарких, что можно поджарить задницу, и ночей таких холодных, что можно ее отморозить?

Ральф и Луиза покачали головами.

– С 1984-го. Девять долгих лет. Знаете, что меня больше всего раздражает в этих борцах за право выбора?

– И что же? – тихо спросила Луиза.

– Это те же самые люди, которые хотят поставить оружие вне закона, чтобы люди не могли убивать друг друга, а газовые камеры объявить не соответствующими духу конституции, потому что это, видите ли, слишком жестокое наказание для несчастных преступников. И в то же самое время поддерживают законы, которые позволяют врачам – врачам! – пихать женщинам внутрь вакуумные насосы и извлекать их нерожденных детей. Вот что меня больше всего раздражает.

Официантка произнесла все это – и у Ральфа возникло стойкое ощущение, что это была хорошо отрепетированная речь, – не повышая голоса и без малейшего признака злости. Ральф слушал ее вполуха; его внимание было приковано к бледно-зеленой ауре, окружавшей женщину. Она была бледно-зеленой не полностью. Желтовато-черная клякса, как грязное колесо, вертелась внизу справа на животе.

Это печень, подумал Ральф. У нее что-то не так с печенью.

– Вы ведь не хотите, чтобы что-нибудь случилось со Сьюзан Дей, правда? – обеспокоенно спросила Луиза. – Вы мне кажетесь очень хорошей и доброй девушкой, и я уверена, что вы не хотите ей ничего плохого.

Официантка резко выдохнула через нос, выпустив два ручейка зеленого тумана.