Бессонница

— Да, Ральф. Увидь меня. Войди в свет. Войди в свет и возьми его. Ральф, сложив губы трубочкой, начал вдыхать. Лента дымчатого сияния потекла из губ и носа Луизы, проникая в него. Моментально его аура стала ярче, она продолжала усиливаться, пока не превратилась в ослепительную корону, окружающую его тело. Но Ральф не переставал вдыхать — хотя вряд ли это можно было назвать дыханием в прямом смысле слова, — чувствуя, как шрам на руке становится все горячее и горячее, превращаясь в нить накаливания, погруженную в живую плоть. Ральф не смог бы остановиться, даже пожелай он этого… Да он и не останавливался.

Луиза пошатнулась. Ральф увидел, как расфокусировались ее зрачки, и почувствовал, как ослабели ее руки на его шее. Затем глаза Луизы — огромные, сверкающие, доверчивые — вновь уставились на него, а руки плотнее ухватились за шею. Наконец, когда этот гигантский вдох начал иссякать, Ральф понял, что аура Луизы стала почти невидимой. Щеки женщины приобрели молочно-белый оттенок, а в волосах вновь заблестела седина. Он должен, иначе убьет ее.

Ральфу удалось оторвать правую руку от левой, разорвав таким образом некую цепь; теперь он смог отступить от женщины на шаг. Луиза покачнулась и обязательно упала бы, но Клото и Лахесис, похожие на лилипутов из «Путешествий Гулливера», подхватили ее под руки и осторожно усадили на скамью.

Ральф опустился перед Луизой на одно колено. Он неистовствовал от страха и вины, но в то же время его переполняло ощущение силы такой мощи, что, казалось, от единственного неловкого толчка он может взорваться, как бутылка с нитроглицерином. Одним движением он мог теперь смести с лица земли здание — возможно, даже целый квартал.

И все же он причинил Луизе вред. Может быть, даже непоправимый.

— Луиза! Луиза! Ты слышишь меня? Прости!

Она взглянула на него, в одно мгновение превратившись из сорокалетней женщины в шестидесятилетнюю старуху… А затем в семидесятилетнюю, как ракета, перелетевшая через заданную цель. Она попыталась улыбнуться.

— Луиза, прости, Я не знал, а когда понял, то уже не мог остановиться.

Лахесис: Если у тебя и есть еще шансы, Ральф, тебе надо идти.

Немедленно. Он почти у цели.

Луиза согласно закивала:

— Иди, Ральф, — это просто слабость. Со мной все будет хорошо. Я посижу здесь, пока не наберусь сил.

Луиза накренилась влево, Ральф проследил за ее взглядом. Он увидел бродягу, которого они недавно вспугнули. Забулдыга продолжал осмотр мусорных бачков в поисках бутылок, и, хотя его аура не была такой здоровой, как у его предшественника, все же для Луизы это оказалось бы спасением. Клото: Мы проследим, чтобы он прошел здесь, Ральф, — у нас почти нет власти над физическими аспектами мира Шот-таймеров, однако такое в наших силах.

— Вы уверены?

Да.

— Хорошо.

Ральф мельком взглянул на двоих маленьких человечков, отметил тревогу, даже испуг в их глазах и кивнул. Затем, нагнувшись, поцеловал прохладную морщинистую щеку Луизы. Она улыбнулась усталой улыбкой старенькой бабушки. «И это сделал с ней я, — подумал Ральф. — Я».

"Тогда сделай все, чтобы эта жертва не оказалась напрасной, — ядовито заметила Кэролайн.

Ральф в последний раз окинул взглядом всю троицу — Клото и Лахесис заботливо склонились над Луизой — и направился к подножию холма.

Дойдя до туалетных кабин, Ральф замер между ними, затем прислонился к кабине с пометкой «ЖЕНСКИЙ». Ни звука. Однако, приложив ухо к пластиковой стенке мужского туалета, он услышал тихое пение:

«Кто верил в то, что все мои мечты, Безумные и дерзкие порывы, Вдруг оживут? — Одна лишь ты, Ты верила в меня, В мой путь нетерпеливый».

«Господи, да он совсем спятил».

«Разве это новость, любимый»

Вряд ли. Ральф подошел к двери и открыл ее. Теперь до него доносилось слабое, отдаленное гудение самолета, но взору предстало виденное десятки раз: треснутое сиденье стульчака, рулон туалетной бумаги, писсуар, похожий на гигантскую слезу. Стены пестрели всевозможными образцами графики. Самая большая — и самая многословная — надпись была сделана огромными красными буквами над писсуаром: «ЛУЧШАЯ УПРУГАЯ ПОПА В ДЕРРИ У ТОНИ БОЙНТОНА!»

Липкий запах хвойного освежителя воздуха перекрывал запахи мочи, фекалий и блевотины, словно грим, наложенный на лицо покойника. Голос, казалось, раздавался из глубин унитаза или просачивался сквозь его стены:

«Теперь все ночи напролет Душа лишь о тебе поет, Стремится вдаль она, в полет, И о тебе одной мечтает».

«Где же он? — размышлял Ральф. — И как мне добраться до него.»

Внезапно Ральф почувствовал жар возле бедра, словно кто-то положил тлеющий уголек в карман для часов. Ральф нахмурился, но затем вспомнил, что там лежит, сунул палец в карманчик и выловил золотое кольцо. Он положил его на ладонь между линией жизни и линией любви, не удивившись, что кольцо похолодело, когда он сжал его.

«Э. Д. — Э. Д. 8-5-87».