«Тебе не могут быть известны такие вещи, Ральф». Возможно, и так, но он чувствовал свою правоту и к тому же был убежден, что в мире аур чувствовать и знать означало почти одно и то же. Наверняка Ральф знал только одно: доктор N3 еще не отсек «веревочку» Луизы; это Ральф видел собственными глазами, как и радостное, здоровое свечение ее молочно-голубой ауры. И все же Ральф не мог избавиться от растущей уверенности, что доктор N3 — безумец-док — намеревается перерезать «веревочку» и, несмотря ни на что, перерезание этой пуповины — смертельный, убийственный акт. «Предположим, ты прав, Ральф! предположим, он не сможет сегодня добраться до нее в Ладлоу. А завтра? Послезавтра? На следующей неделе? Где же решение? Пусть она позвонит своему сыну и этой стерве-невестке и сообщит, что изменила мнение о Ривервью Эстейт и согласна перебраться туда?»
Ральф не знал. Но ему требовалось время на размышление, и он понимал, что конструктивное раздумье невозможно, если он не будет уверен в полной безопасности Луизы, хотя бы временно.
— Ральф? Опять у тебя растрепанный взгляд.
— Какой взгляд?
— "Растрепанный". — Луиза поправила прическу. — Это слово я использовала для описания мистера Чесса, когда он делал вид, что слушает меня, а на самом деле думал о своей коллекции монет. Я безошибочно узнаю этот взгляд, Ральф. О чем ты думаешь?
— Луиза, когда ты собираешься вернуться с вечеринки с картами?
— Ну, это зависит от ряда причин.
— И каких же?
— Зайдем мы или нет полакомиться шоколадными пирожными.
Луиза говорила с видом человека, открывающего военную тайну.
— Предположим, вы сразу отправитесь домой.
— Тогда в семь. Или в семь тридцать.
— Как только придешь домой, сразу же позвони мне. Ты это сделаешь? — Да. Ты хочешь, чтобы я уехала из города, правильно? Именно это на самом деле означает твой растрепанный взгляд?
— Ну…
— Ты считаешь, что это отвратительное лысое существо хочет навредить мне, так?
— Я допускаю подобную мысль.
— Он может навредить и тебе!
— Да, но…
«Насколько мне известно, Луиза, пока он еще не носит ни одной из моих излюбленных вещиц».
— Но что?
— До твоего возвращения со мной ничего не случится, вот и все. — Ральф, вспомнив ее язвительное замечание по поводу современных мужчин, попытался напустить на себя строгость. — Поезжай играть в карты и предоставь это дело мне. Это приказ.
Кэролайн бы в подобных обстоятельствах либо рассмеялась, либо рассердилась от такого подражания требовательным, крутым главам семейств из «мыльных опер». Луиза, принадлежавшая к абсолютно иной школе женской мысли, лишь кивнула и, по всей видимости, была довольна, предоставив ему право думать и решать за нее.
— Хорошо. — Она взглянула ему прямо в глаза. — Ральф, ты знаешь, что тебе делать?
— Нет. Пока еще нет.
— Хорошо, что ты признаешься хоть в этом. — Положив руку ему на плечо, Луиза легонько поцеловала Ральфа в губы. В паху у него разлилось благодатное тепло. — Я поеду в Ладлоу и выиграю пять долларов в покер у глупых девчонок, а вечером мы поговорим о том, что нам делать дальше.
Договорились?
— Да.
Мимолетная улыбка, промелькнувшая скорее в глазах, предполагала, что они смогут не только поговорить, если Ральф отважится… И в этот момент Ральф ощутил себя отчаянным смельчаком. И даже суровый взгляд мистера Чесса не поколебал его решимость.
Глава четырнадцатая
Было без четверти четыре, когда Ральф пересек Гаррис-авеню и подошел к своему дому. Усталость вновь возвращалась; Ральфу казалось, что он не спал целую вечность. И в то же время он чувствовал себя лучше, чем раньше. Более собранным. Более самим собой.
«А может, тебе просто хочется верить в это? В то, что человек не может испытывать таких страданий без какой-либо награды? Отличная мысль, Ральф, но не слишком реалистичная».
«Ладно, — подумал он. — В данный момент я несколько смущен».
Так оно и было. А еще он ощущал страх, измотанность, полнейшую растерянность с примесью вожделения. Одна четкая мысль проходила красной нитью сквозь эту мешанину эмоций, одно, что ему необходимо сделать до того, как он займется другими проблемами: помириться с Биллом. Если потребуются извинения, он пойдет и на это. В конце концов, он должен извиниться. Ведь не Билл пришел к нему и сказал: «Старик, ты выглядишь ужасно, расскажи-ка мне, что происходит». Нет, это он пошел к Биллу. Он ошибся, что, однако, ничего не меняет…
«Господи, Ральф, ну что мне с тобой делать?»
Удивленный голос Кэролайн, прозвучавший столь же четко, как бывало в первые недели после ее смерти, когда он справлялся с приступами отчаянной тоски, мысленно обсуждая с Кэролайн все проблемы… Иногда он разговаривал с ней вслух, если ему случалось оставаться одному в доме.
«Именно Билл первым затеял ссору, а не ты. Вижу, ты по-прежнему настроен крайне критически к себе, как было и при моей жизни. Кажется, некоторые вещи никогда не меняются».