Бессмертник

– Хотела салат посеять сегодня, – расстроенно добавила она, немного помолчав. – Как раз место на грядках было.

* * *

Это самая большая пытка – сосредоточиться на деле, когда тебя со всех сторон дёргают, требуют соответствующих результатов, а времени на само дело вообще не дают. И носишься ты в итоге вокруг, хватаешься за всё подряд, а изнутри тебя сжирает чувство вины. Не то делаешь, не так, всё плохо.

Брют сидел в новом кабинете, который нашёл Скат Иваныч, и пытался свести в одно оба убийства. Первое в Ладу, второе в Яви. И там и там знаток и всякий-разный, заключившие договор. Это не поддерживалось, но и не запрещалось. На такой случай существовали правила, а все возможные разногласия и неожиданности оставались уже на совести знатка, который решался на подобное сотрудничество.

Глеб сыпал предположениями, кто бы мог стоять за этим всем: человек или всякий-разный. Или это сообщники, которые объединились, чтобы крошить себе подобных.

– Вот смотри, в Явном мире живёт какой-нибудь сильный знаток, который убивает на своей стороне. А всякий-разный проходит в Лад и мочит тут, – рассуждал Глеб.

– И в чём прикол? – устало спросил Брют.

– Устраняют конкурентов?

Брют покачал головой, но теорию со счетов сбрасывать не стал. Дверь в кабинет открылась, и зашли Волчков с Зябликовым. Они тихо прошелестели мимо Глеба к столу Брюта. Глеб никак не мог их нормально разглядеть, постоянно что-то мешало, будто очки запотели. Вот и сейчас они стояли на расстоянии вытянутой руки, а понять, как выглядят, какие черты лица у одного и у второго, Глеб не мог.

Волчков наклонился к Брюту и что-то выдохнул, тот помрачнел, кивнул. Глеб моргнул, а два пограничника исчезли, неслышно закрыв дверь.

– Что на этот раз?

– Нашли анафида, который вселяется в тела и жрёт чужую энергию. – Брют достал из ящика стола чашку и бутылку воды.

– О, прикольно! – Глеб сразу подобрался.

– Не прикольно, – проворчал Брют.

– Почему?

– Пока мы шатались по Яви, эта тварь успела пять душ сожрать.

– Ничего себе! – Для Глеба это был первый случай, когда нечисть развлекалась масштабно. – Мне казалось, что анафиды так, мелочь.

– Мелочь – это кикиморы, мелкая пакость, но даже от них ты так просто не избавишься, если дашь волю. А анафид – это бес, тварь, что ставит себя выше всяких там кикимор и переруг. Не дай Великое древо ты сравнишь его в разговоре с аукой или болотницей. Он так оскорбится, что век будет за тобой ходить и гадить.

– Это что получается, он типа лешего в городе?

– Типа злыдни, но с чувством собственной важности до небес. – Брют налил в чашку воды. – Нахватаются у людей, потом пытаются доказать, что они такие же.

– Типа тоже с душой?

– Типа, – согласился Брют. – Вода – это связь.

Чашка дрогнула, по поверхности пошла рябь.

– А не проще позвонить? – спросил Глеб.

– Скат Иваныч не берёт с собой телефон, а сейчас дождь прошёл, вода везде. Через воду надёжнее.

Чашка вибрировала, слегка подпрыгивая на столе, звенела от напряжения эмаль.

– Босс, у нас анафид разбушевался, – сказал Брют в чашку.

Какое-то время было тихо, затем чашка стала трескаться.

– Адрес есть? – Голос Ската Иваныча из воды звучал глухо.

– Да, Волчков и Зябликов отправились туда, – ответил Брют.

– Хорошо, встретимся на месте.

Скат Иваныч хотел сказать что-то ещё, но чашка не выдержала и развалилась. Вода залила стол. Глеб хотел кинуться за тряпкой, но Брют остановил его. К краю стола он поднёс бутылку и нарисовал пальцем водяную дорожку ровно к горлышку. Вода перестала растекаться во все стороны, а собралась, подтягивая к себе капли, которые расползлись по столешнице. Тонкой струйкой она вся собралась в бутылку, не забыв даже то, что оставалось в расколотой чашке.

– Идём, опять побегаем. – Брют закрутил бутылку и убрал её обратно в стол, осколки чашки полетели в мусорку. – Мало нам работы.

Глава 4 Авария

Домой не хотелось. Не хотелось снова возвращаться в город, идти на работу, потом в институт. Подумать только, раньше Нора обожала эту работу. Но за полтора года что-то в ней изменилось. Да и само место тоже изменилось. Парк больше не привлекал ни посетителей, ни саму Нору. Только оголтелые собачники да мамочки с колясками периодически прогуливались по аллеям. Пока ещё сохранялись хорошие воспоминания, надо было уходить.

Дождь закончился только далеко за полночь, утром вся трава была напитана влагой, а вдоль тротуара растянулись глубокие лужи. К станции Нора шла осторожно, кто знает этих водителей: придёт кому в голову мысль похулиганить – и ехать тебе домой мокрым с головы до ног.

Жара схлынула, и в тонком платье стало зябко. Перед выходом бабушка дала накинуть какой-то старенький мешковатый кардиган. Нора сначала возмутилась, не хотелось надевать пропахшую пылью тряпку, но на улице быстро сдалась. Сейчас она была благодарна бабушке за эту находку, натуральная шерсть грела, а запах быстро выветрился.