Бессмертие графини

– Я не понимаю, – обреченно выдохнула я. – Я совсем ничего не понимаю. Викторий, ты его правая рука, ты знаешь его уже давно. Скажи мне, что нужно, чтобы вернуть его расположение? Я думала, что наследника будет достаточно. Ведь наследник — это то, что надо любому мужчине, разве не так?

– Таков граф, – повторил Викторий, гладя меня по спине. – Его никто не знает достаточно. А он и так расположен к тебе, иначе не взял бы в жены. Вот только под расположением и любовью он понимает нечто совсем иное.

Уточнять, что же именно, мне вовсе не хотелось, ведь перед глазами встали голодные алые колодцы графа, его руки, грубо сжимающие мои бедра, и еще отчего-то, острые клыки и мои несуществующие раны.

– А дети? – спросила я, отгоняя видения. – Это же наши дети! Я люблю их, а он... он безразличен не только ко мне, но и к ним!

– Поверь, им же будет лучше, если все так и останется. Но, зная графа, его безразличие продлится недолго, – Викторий опечаленно покачал головой.

Его слова не принесли мне ожидаемого облегчения, а, напротив, лишь сильнее разволновали меня. В них было что-то пугающее, как в затишье перед бурей.

– Ты так считаешь? – тем не менее выдавила я из себя. – Считаешь, что он сможет их полюбить?

– Я считаю... – он помялся, словно хотел мне что-то сообщить, но в итоге выдал лишь: – Я считаю, что он изменит своему безразличию. Главное не вини себя, когда это случится.

– Что ты имеешь ввиду? – вот теперь его слова напугали меня окончательно.

В ответ Викторий покачал головой и ничего не ответил, а сама я осознала скрытый смысл уже гораздо позже.

И все-таки разговор с Викторием принес мне некоторое облегчение. Во-первых, всегда становится лучше, если проблемы разделить с другом. Пускай слова его были пугающие, но сочувствие и поддержка, да и просто дружеские объятия, сделали свое дело. А во-вторых, если уж Викторий считает, что граф расположен ко мне, то наверняка так оно и есть.

И как же хорошо, что теперь мне снова есть с кем поделиться своими мыслями и чувствами.

Хотя безразличие графа к собственным детям меня пугало так же, как и его холодное поведение, и алые глаза. Особенно потому, что я не понимала, отчего же так происходит. Не понимала, что же может быть надо графу, если он и так может получить все, что захочет.

Мое тело принадлежало ему с самой первой нашей ночи, а мое сердце он теперь делил пополам с нашими детьми, хотя свою половину он держал в клетке из отчаяния боли и страсти.

Но этого было недостаточно. Даже Алалрик, похожий на графа куда сильнее, чем Раймунд, не растопил его сердце, хотя я все-таки надеялась на это.

Обычно младшим детям достается больше заботы родителей, в то время, как к старшим приходится быть более требовательными, чтобы воспитать достойного наследника.

Обычно.

Но ни один закон обычной жизни не действовал, когда речь шла о графе.

Что ж, если графу нужно время, чтобы полюбить наших детей, то пусть будет так. Ведь главное, что в итоге он сменит свое безразличие, а пока этого не произошло моей любви хватит за двоих.

Мне надо просто отогнать свои глупые мысли о несуществующем выборе и постараться смириться с тем, что, кажется, заботы и нежности я от своего мужа пока не дождусь.

Да, он показал мне, что может быть не только отстраненно-вежливым, но я так и не смогла понять, как этого добиться. И, наверное, не пойму никогда. Если уж я сама скрываю от графа и всех остальных собственное безумие, то кто знает, какие темные тайны и пристрастия могут прятаться за этими алыми глазами, холодной улыбкой и безукоризненной дневной вежливостью.

Пускай ночь будет временем, когда мы становимся настоящими. Пускай только ночью я буду чувствовать жар ледяных объятий графа, показывая ту грешницу, которую он из меня сделал.

А день я отдам нашим детям.

Пусть вместо холодных фраз графа его наполняет любовь. Возможно тогда граф все же обратит внимание на своих сыновей, если уж мне остается лишь его жадная грубость, страсть и ничего более.

За это опрометчивое решение мне пришлось заплатить слишком большую цену.

Возможно, если бы я, только забыв о детях, беззаветно отдалась графу, превратив болезнь им в одержимость, то все сложилось бы иначе. Но тогда я еще не знала о том, кто такой граф и потому поддалась желанию найти простое счастье в детях.

И я нашла его, хоть оно и оказалось скоротечным.

Чем больше времени я уделяла детям, тем ярче начинало проявляться мое безумие, но теперь даже это меня не пугало. Сделав свой выбор, я не собиралась отступать, да и стоило Раймунду улыбнуться мне, как я забывала о том, что еще несколько минут назад моя рука горела от воображаемой боли.

Граф же, вопреки моим надеждам, не изменился, а скорее наоборот. Сыновья все так же не интересовали его, и видел он их лишь когда приходило время обеда. Это было несправедливо, ведь Раймунд, начавший говорить очень рано, восхищался своим отцом, мечтая стать похожим на него. И всячески старался заслужить его внимание.