Поэтому и все то, что мы называем подвигом, и все то, что мы называем преступлением, непременно оставляют по себе определенный след в общечеловеческой жизни, который имеет соответствующие ему последствия в преемственном ряде поколений.
Вместе с тем каждый человек, явившийся наследником прошлых поколений, есть деятель, творец и созидатель будущего. Он не имеет права говорить о своем бессилии или бесплодности труда, ибо в нем самом заключается рождение будущего.
С другой стороны, представляются жалкими те люди, которые всегда и везде цепляются за саму жизнь как за панацею счастья, хотя их внутренний голос должен был бы подсказать, что в известных случаях жертвой своей жизни и тяжким страданием они созидают духовную, а следовательно, и моральную основу жизни грядущих поколений. Это не значит, конечно, что человек должен пренебрегать своей жизнью и не беречь ее там, где не только ее лишение, но даже и ущерб здоровью сократил бы или уменьшил бы творчество человеческой индивидуальности. Самоубийство вообще, как самоубийство по индивидуальным мотивам, не может получить никакого оправдания с социально-этической точки зрения, но жертва жизнью за благо человечества в будущем есть высший этический порыв, который дается немногим. Наконец бессмыслен и страх смерти, столь свойственный многим.
Неизвестность, что будет после смерти и особенно будущим превращением в ничто, является всегдашним источником страха перед нею.
По словам Метерлинка, изложившего свои мысли в "Le Figaro", имеется лишь одна причина страха смерти, это - "боязнь неизвестности, в которую она нас повергает". По его мнению, главное наше желание - это сохранение сознания нашей личности. "Мне совершенно безразлично, говорит себе наше "я", ограниченное и упорное в своем непонимании, чтобы самые возвышенные, самые свободные и самые прекрасные черты моего духа жили вечной жизнью и светились в вечном блаженстве. Они уже не мои, и я их поэтому не признаю. Смерть перерезала сплетение нервов или воспоминаний, связанных с каким-то страхом, в котором находится точка, дающая ощущение моего целого "я". Раз они оторваны от меня и блуждают в пространстве и времени, то судьба лучших черт мне так же чужда, как и судьба самых отдаленных звезд".
Однако так ли это? Неужели человек столь эгоистичен вообще, что для него безразлично, что будет последователем его самого, хотя бы это последствие было не он сам, а нечто от него обособленное, подобно, например, потомству, которое он произвел на свет. Но разве дети, эта плоть от плоти нашей и наследники духовной культуры предшествующих поколений, для нас безразличные существа, и разве их судьба для нас является совершенно чуждой и безразличной?
Путем строгого размышления о роли личности как одного из звеньев бесконечного ряда жизней, преемственно наследующих одна другую в своем внутреннем содержании и во внешней форме, человек должен найти примирение с тем сроком, который уделила ему судьба для исполнения возложенной на него созидательной работы. Ощущаемый страх смерти только и доказывает, что человек рассматривает самого себя как нечто самодовлеющее и обособленное от всего мира, которое будто бы утрачивает свое бытие вместе со смертью, что, как мы видели, неправильно по существу.
По словам Мечникова: "Высокое умственное развитие обусловило сознание неизбежности смерти, а животная природа сократила жизнь вследствие хронического отравления ядами, вырабатываемыми бактериями кишечной флоры. Эта основная дисгармония человеческой природы может быть устранена правилами рациональной гигиены, чем дается возможность человеку прожить полный и счастливый цикл жизни, заканчивающийся спокойной естественной смертью. Это и есть так называемый ортобиоз, на который можно смотреть как на цель рационального человеческого существования".
Не отрицая ортобиоза как жизни по правилам гигиены, обещающей после 120-150 лет привести к естественной физиологической старости, можно ли, однако, на ортобиоз смотреть как на цель рационального человеческого существования?
Ведь это значило бы сказать, что трудолюбивая, умеренная и долгая жизнь по правилам гигиены есть цель, к которой должны стремиться как к конечному идеалу. Но разве мы не знаем тысячи примеров, когда люди, прожившие короткий век, оставили после себя духовное наследство, которое несравненно по ценности с тем, что оставляют люди, живущие долгий век?