Бессердечный (СИ)

Ох, мне стоило запечатлеть лицо девчонки, когда я распахнул перед ней дверь: она вошла и так и осталась с раскрытым ртом, разглядывая моё жилище. Я сразу понял, она вряд ли часто бывала в студийках. Я сам провёл её по гостиной (тут же кухня), второму этажу, где находятся объединённые спальня и кабинет. Как ни странно, Дэни похвалила мой выбор стиля: светлое дерево, преобладающие на стенах белые тона и, в основном, тёмных оттенков мебель.

«Только пусто как-то».

Что я мог на такое ответить? Я жил здесь один, это моя холостяцкая конура, куда я никого не пускал. В конце концов, я копил на неё три с лишним года. Всё моё, и только моё.

В час ночи мы, наконец, спокойно устроились в гостиной, когда я вдруг понял, что спать не хочу, и Дэни почему-то тоже не проявила такого желания. Еды не было, я позвонил и заказал нам пиццу.

«Филч, в холодильнике что-то волосатое и, кажется, ещё живое. Но оно воняет. Не хотелось бы это трогать!»

Копаясь в моём холодильнике, Дэни напомнила мне про последнее, чем я здесь питался: суши... Бр-р-р. Пришлось выбросить это «волосатое и вонючее», как можно скорее.

Прибыла пицца, и мы с Дэни сидели в гостиной, ели и смотрели какую-то фигню по ТВ. Вот так просто, ночью, вдвоём, никого рядом. Болтали ни о чём. Я никогда не разговаривал с Энни так открыто и непринуждённо. А в те минуты я и думать забыл про Энни, про шоу, про всё, кроме нас с Дэни... Мы с ней. Как странно я чувствую себя по отношению к ней сейчас. Друзья? Да. Мог бы я... Наверное.

И чем дольше я смотрел на неё, слушал её и погружался в её общество, тем яснее понимал, что, вместо раздражения и пренебрежения, которые я ощущал при знакомстве с нею, появляется нечто иное... С ней я жив, и я хочу этого сильнее, когда она рядом — смеётся и подкалывает меня — и никакая музыка не сделает меня живее.

Перещёлкивая каналы, она вдруг остановилась на том, где всё время показывают эти старые, немые фильмы. Как забавно, что мы поймали именно эту версию «Призрака Оперы», с обожаемым мною Чейни (да и роман я знаю наизусть, а как иначе, когда Леру — мой любимый мистик и мастер готики с детства?)

И почему я не был удивлён, обнаружив, что Дэни тоже обожает эту историю? Она сказала, что перечитывала роман раз десять. Скорее, удивительно было ей узнать мою любовь к книге. А что мне? Я много читал из французской литературы.

Мы молча смотрели фильм, и, на том самом моменте, когда Кристина срывает с Призрака маску, Дэни вдруг спросила меня: «а что бы ты сделал?»

Вопрос отличный, без сомнения. Я думал недолго. Потому что кому, как не мне теперь влезать в шкуру Призрака? Я — ущербный музыкант, который вряд ли когда познает тепло и ласку любимой женщины. Так я и сказал... Точнее, сказал, что не отдал бы свою Кристину никому. Она была бы моей, и никакой сопляк, типа де Шаньи, не встал бы между нами.

«А если Кристина не сможет сделать выбор? В пользу Эрика, конечно».

Плевал бы я с высокой колокольни. Взял бы её, похитил, утащил, заставил... Потому что я любил бы её, а значит, никакой пощады, даже для неё самой. Пусть связанная, пусть напуганная — но моя! Умирать — вместе. Разве Эрик не заслужил любви в последние дни своей жизни?

Дэни так странно смотрела, словно я болтал про единорогов или Перпетуум мобиль — настолько невероятную хрень, что у неё это не укладывалось в голове. Я ожидал слов, типа: «да как ты можешь?» или «женщина же не игрушка!» Но она просто продолжила смотреть фильм, доедая пиццу, а я не выдержал и спросил, как бы она поступила.

«Поскольку я — это я, а не Кристина, и будь я на её месте, я бы выбрала Эрика не потому, что он — гений и Ангел Музыки, а потому что Эрик — это Эрик, и он одинок и несчастен. И он — просто человек, которого так и не научили правильно любить. Я бы никогда не сорвала маску, не перешла бы черту, а значит, он бы оценил это и понял, что мне всё равно, что там под маской — его трагедия, его безумие, жаждущее притупления, сподвигли бы меня на большее, чем просто жалость».

Я спросил, что для неё больше жалости. Она ответила: «Ну, любовь, наверное».

Фильм кончился, а я всё не мог успокоиться. Я спросил, как бы она отнеслась к лицу Призрака, представься случай его увидеть. Дэни повторила, что она — это она, а не изнеженная Кристина, и её даже подобное уродство не напугало бы.

Мы проспорили где-то минут двадцать: я защищал Кристину, аргументируя её страхи и наивность юностью и хорошим воспитанием, а Дэни... Ну, её не переспоришь. Хотя, я признаю, что мне понравилась наша маленькая дискуссия. С Энни мы редко смотрели кино, а уж обсуждать его... Нет, ни разу.

Меня уже клонило в сон, когда я понял, что мы просидели почти всю ночь; видимо, Дэни это тоже заметила, потому что силком заставила меня пойти наверх, чтобы, наконец, лечь. И я, как мужчина, время от времени играющий в джентльмена, стал настаивать на том, чтобы она спала в моей кровати, наверху. Я бы и на диване устроился. Но, чёрт с ней, в спорах ей нет равных! Что ж, по крайней мере, она осталась в моей квартире.